Mikhail Grobman. About myself (in russian)
Михаил Гробман
О себе
Я родился в Москве 21 сентября 1939 года в еврейской семье. Первые мои воспоминания связаны с жизнью в Сибири, куда нас эвакуировали в начале Второй мировой войны. Вернулись мы в Москву в 1945 году. Первые свои рисунки я нарисовал на папиных химических книжках, был у него небольшой химический словарь, все страницы которого я заполнил зверьми и цветами. В школе я выпускал сатирическую газету „Пчелка”, где писал стихи и рисовал карикатуры. Очень любил зоологию и географию, вообще, все, что связано с природой всегда привлекало меня. Я писал стихи под псевдонимом Мишель Афинский и рисовал карикатуры и натюрморты. С 1956 по 1958 год я работал строительным рабочим и оканчивал вечернюю школу. В этот период я встретил двух людей, которые очень на меня повлияли. Первый — поэт Владимир Гершуни, который недавно вышел из лагеря, где сидел вместе с Солженициным, Белинковым и Померанцем. От Гершуни, революционера по натуре и борца за правду, я получил первые уроки политической сознательности. На мою духовную жизнь сильно повлиял грузинский скрипач и композитор Арчил Надирашвили. Он мне открыл мир философии и я стал читать Бунда, Гегеля, Платона, Сократа, Лосского, потом я открыл для себя мир мистики и проводил бесконечное количество часов за книгами по оккультизму, каббале, йоге, герметизму и шаманству. Утром работал на стройке, а вторую половину дня проводил в Библиотеке Ленина. Библиотечная „курилка” была одним из самых интересных мест того времени. Тогда же я начал выступать со своими стихами на площади Маяковского. Примерно в тоже самое время я познакомился с Владимиром Пятницким, который был старше меня на два года, но уже успел к тому времени закончить несколько курсов химического факультета университета и поучиться в двух художественных вузах. С Пятницким мы много говорили об искусстве и в его студии я сделал большое количество футуристических работ, которым предшествовали кубистические рисунки. Это было время „оттепели”, время политического и общественного подъема, неслыханной послесталинской свободы. Снова открыли в Музее им. Пушкина залы импрессионистов, в 1957 году в Москве проходил Молодежный фестиваль и каждая страна привезла с собой художественную выставку, на которой было много авангардных работ. Тогда в Москве прошла большая выставка Пикассо, американская, а потом французская выставки современного искусства. Моя первая персональная выставка была в 1959 году в институте Мухиной в Ленинграде. Студенты развесили мои работы в рабочих комнатах института, дня через два выставку увидел секретарь партийной организации и приказал немедленно снять. Это было время постижения мною разных художественных техник (работали мы тогда вместе с Сашей Камышевым — талантливым художником, очень рано умершим). Больше всего меня тогда притягивали ранний Шагал, Поль Клее и, конечно же, русский футуризм. Очень любил я французских ташистов и американский абстрактный экспрессионизм. Параллельно я начал приближаться к народному искусству — лубку и иконе. Возможность совместить народное анекдотическое художественное мышление с абстрактным, конструктивистским открыло передо мной перспективу выработки собственного изобразительного языка. В начале шестидесятых годов я пришел к полному отказу от прямой перспективы, начал разрабатывать свою знаковую систему, абстрактный шрифт, полностью отказался от форм, приводящих к иллюзии. Я начал строить картину, основываясь на интеллектуальных принципах, где чувственный элемент являлся вторичным. Меня интересовала проблема соединения пиктографических элементов со свободно-геометрическими формами.
В шестидесятые годы мы, вместе с нашими друзьями поэтами и музыкантами, были маленькой группой новой человеческой формации, которая дала начало новой альтернативной культуре. В 1965 году состоялась моя выставка в Доме Художника в Москве. Это должна была быть однодневная выставка-обсуждение, но продолжалась она две недели и дала возможность большому количеству художников и интеллигенции познакомиться с моими работами. Это была первая еврейская выставка после многих лет тотального и стыдливого умалчивания еврейской темы. Приходило много евреев разных поколений и не веря себе, смотрели на еврейские буквы и символы.
Чешские искусствоведы были первыми, которые открыли и рассказали всему миру о возникновении нового русского авангарда. В начале Пражской Весны в Чехословакии были организованы выставки московского авангарда, в том числе моя персональная выставка в городском театре в Усти-на-Орлице. Был выпущен проспект, что для меня, подпольного художника из Москвы, было большим событием. В ноябре 1967 года в журнале „Санди Таймс” появилась большая статья Джона Бергера „Неофициальные русские” и начался период публикаций, которые раскрыли Европе новую художественную ситуацию Москвы.
В конце 1967 года я был принят в члены Союза Художников по инициативе либеральной части Союза и при активном противодействии горкома партии. В 1971 году я иммигрировал в Израиль вместе с женой Ирой, сыном Яшей и трехмесячной дочерью Златой. Полные энтузиазма и идеализма мы отправились в страну, о которой ничего не знали. Мы поселились в Иерусалиме. Через два месяца после приезда у меня открылась персональная выставка в Тель-Авивском музее и это было началом нового периода моей жизни. Тогда художественный критик Мирьям Таль была большим моим другом и во всех моих дальнейших успехах есть часть ее веры и поддержки.
Сначала мы не могли найти общего языка ни с вновь приехавшими русскими, ни с местной художественной элитой. Мне стало понятно, что я сам должен создать художественную среду. В 1975 году я издал первый номер газеты „Левиафан” и организовал группу под тем же названием. В первом „Левиафане” была напечатана моя статья „Моды в стране молока и меда”, где я критиковал израильское искусство, стихи поэтов Москвы и Тель-Авива, статья о Вейсберге, статья о „Магическом символизме”, некролог Арье Ароху и репродукции художников-футуристов. В 1976 году я написал первый манифест группы „Левиафан”, в котором сказано: „Наше коллективное выступление есть начальный опыт постройки всеобъемлющего национального стиля соответствующего духу строительства нового Израиля… Наша политическая база — сионизм. Наша духовная база — еврейская мистика. Три основания определяют нашу художественную позицию: 1. Примитив. 2. Символ. 3. Буква. …народность и религиозность две колеи нашей дороги, дороги к новому еврейскому искусству, достойному чуду возрождения Израиля”…
В 1978 году открылась первая выставка группы „Левиафан” в музее киббуца Ашдот-Яков. В 1979 году мной был написан второй манифест группы, направленный против реализма в искусстве, в том же году вышел второй номер газеты „Левиафан” с репродукциями Владимира Яковлева, моими стихами и теоретическими текстами об искусстве и эстетике. В 1980 году в каталоге выставки „Русский авангард 1910-1930гг. Новые перспективы” Канти-музея в Лос-Анджелесе вышла моя статья о Малевиче, в 1981 году вышел третий номер газеты „Левиафан” с поэмой Холина „Умер Земной Шар”.
В 1983 году мы переехали жить в Тель-Авив и в 1984 состоялась моя персональная выставка в галерее „Бейт Левик” в Тель-Авиве.
В 1985 году группа „Левиафан” отметила столетие со дня рождения Хлебникова серией акций и шествий в четырех городах Израиля — Иерусалиме, Тель-Авиве, Акко и Тверии. В 1987 году группа участвовала в Израильском фестивале и была приглашена участвовать на международной выставке в Касселе (Западная Германия). В эти годы мы разработали вместе с Борисом Юхвецом проекты, многие из которых еще ждут своего осуществления. В 1988 году Музей города Бохума под руководством П.Шпильмана организовал мою ретроспективную выставку, состоящую более чем из 200 работ. Эта выставка подвела черту под большим периодом жизни. В том же году в Тель-Авивском Музее состоялась выставка моей коллекции, которая подвела итог моему многолетнему собиранию современного искусства.