• 4 years ago
• Posted in:1950-1960's, 1970's, 1980's, 1990's, Literature
• 0
• Author: grobman

 Общая тетрадь. Детские стихи

 

Цветок

 

Нежно-розов лепесток

Преклонился на листок

 

======

 

Не стихотворение, а что-то дикое, сумбурное, никому не нужное

 

И жизнь прошла в моленьях так,

Не нужно никому.

Поймет любой это простак,

но не понять ему.

 

 

Лилия

 

В тихом, травою заросшем пруду,

Лилия тихо росла,

Будто в чудесном волшебном саду,

Лилия скромно цвела.

В круг лепестков увивались стрекозы,

Вербы склонялись к ней ветками, лозами,

Только зефир прилетал к ним порой,

Качая ветвями, зеленой травой.

И так в тихой заводи той жизнь текла,

Как катит степенно степная река.

Но раз водяной в заводь тиху приплыл,

На лилию взглянул, все на свете забыл.

Он той красотой, пораженный вдруг, встал,

И руки мохнатые к ней распластал.
О, лилия чудесная, будь ты моей,

Схватил водяной ее лапой своей.

И сразу вокруг зашумела природа,

Надвинулся мрак и пришла непогода.

И стан верба тонкий пониже пригнула,

и ветви в защиту свои протянула.

Но поздно, уж сорван прекрасный цветок,

Пришла смерть нежданно, ужасен был рок.

 

Порт

 

Подъемный кран снует, грохочет

И в ожиданье пароход

Негромко на волнах рокочет

Погрузка в дальний путь идет.

Гудит сигнал автомашины

И пятитонка, словно жук,

Везет в портал станки-махины,

Где слышен звонкий перестук.

Идет работа полным ходом,

Безделью места нет в порту

Под чистым летним небосвобом

Полощат флаги на ветру.

Китайский флаг под ветром гордый

Почти такой же, как и наш,

Ему не страшны бури, норды,

Достойный он Китая страж.

Немного дальше флаг французский,

А там и польский в вышине,

Вон, чей-то синий вымпел узкий

И нидерландский в стороне.

В Советы к нам пути открыты

Для всех народов и племен,

Мы мирным небом все покрыты

И не один нас миллион.

 

Узник-большевик

 

Голубой кусочек неба

За решетчатым оконцем,

Да с водой немного хлеба,

И без воли, и без солнца.

Темна камера и мрачна,

Сыро, холодно вокруг,

Цепь, моя невеста брачна,

А тюремщик – старый друг.

Здесь сижу я год не первый,

Все знакомо с давних лет,

Но с подполья крепки нервы,

Хоть на волю хода нет.

Подпилить хотел решетку,

Воля уж – рукой подать,

Увидав, избили плеткой,

Кровью стал с тех пор харкать.

 

=====

 

Сколько там еще обвалов,

И дорожных перевалов,

Сколько страшных пропастей,

Может, что и пострашней.

Но шагай вперед, гляди

И сдаваться погоди.

Коль уверен, что придешь,

И в горах не пропадешь,

Значит, цель уже в руках,

Победи свой, путник, страх,

Цель твоя в твоих руках.

 

=========

 

Много тысяч лет назад

Бог на небе грел свой зад.

На мягком облаке лежал

И  искупавшись, загорал.

Как ему врач то предписал.

От скуки Бог был сам не свой

И тряс в тоске он бородой.

Нам всем известно, что всевышний

Имел талант вполне приличный.

Был скульптор и художник он,

К тому ж, орудовал пером.

Стал человека делать Бог

И глины взяв большой кусок,

Стал бы наш в зеркало глядеть

И над подобием своим корпеть.

И вот наконец Адам готов,

готов Адам без лишних слов,

Дошло до Евы дело,

Лепить уж не хотелось.

На солнце разленился Бог,

Весь разомлел, лепить не мог.

====

 

Идет 41-й год,

Встает на защиту отчизны народ.

Потоками льется невинная кровь,

Фашиста не дрогнет свирепого бровь.

На зверя проклятого все поднялись

И слезы невинных ему отлились.

И лагери смерти уже не страшны,

Встают на защиту отчизны сыны.

Советские люди уходят в леса,

Встает партизанских рядов полоса.

Немало воды утекло уж с тех пор

Народ выметает и грязь вон и сор.

Кружится и падает сорванный лист,

Бежит озверелый проклятый фашист.

А Гитлер взбесился в рейхстаге своем,

На всех вокруг мечет и рвет он огнем.

Но нет, не поможет ничто уж теперь,

И гроб закрывает железная дверь.

Советский боец уж в Берлине стоит,

А яд в подземелье глотает бандит.

Несут времена 45-й год,

Ликует с победой над зверем народ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1956

 

Общая тетрадь

 

Запретная зона

 

Посторонним вход воспрещен

 

Год 1956

 

Москва

 

Тетрадь Мишеля Афинского

 

1956 год в 10 кл. «Б» дневной школы

 

Вступление в журнал

 

Сочинения Мишеля Афинского

 

Музыка композитора Соловьева-Гудкевича

 

Футуристы отошли в забвенье,

Потонули в глубине веков,

Но ко мне явились мертвых тени,

И на ночной откинули покров.

Я прозрел и взял перо я в руки,

Тронул струны лиры золотой

И полились сладостные звука

Под моей неверною рукой.

Я играл и новый мир пред мною

Вырос в дымке светло-голубой

Я увидел парус над волною

И Орфея над резной кормой.

Звал к себе меня певец чудесный

Звал идти под парусом вперед

И земля мне показалась тесной

Слышал я, сама земля поет.

Так родился футуризм Афинский

Третий футуризм на Земле

Самый смелый, самый сатанинский

Выросший на пепельной золе(1).

 

Примечание 1. На золе сгоревших футуристов

На золе несбывшейся мечты

На золе от шелка и батиста

Покрывавших блеклые цветы.

 

Писал Миш. Афинский

 

—————–

 

Мих. Аф. в аду

 

Мне узы школы надоели

Я пулей пропалю салют

В крови меня найдут в постели

И похоронную споют.

Увы, лежать в гробу я буду

Недвижим, бел и бездыхан

Я наплевал на амплитуду

Мне рай в аду уготован.

Заглянет чорт ко мне в кастрюлю

• Варись – промолвит, – Михаил

Недаром горькую пилюлю

Тебе аллах вверху сулил.

Подложит он еще полено

И закипит вода в котле

И горький ада дух растленный

Распространится по земле.

 

Мих. Афинский

 

—————–

О петушьем сердце

 

 

Оно дралось и трепетало

В петушьих яростных боях

По жилам кровь петушью гнало,

И утром на забор взлетало

На разноцвеченных крылах.

Увы, хозяйка беспощадна

И мне жевать его отрадно.

Но видно так уж суждено

Что на съеденье отдано

А я поэт – его жую

И Дань кухарке отдаю.

Конец петушьей эпопеи

Несите мне бульон скорее.

 

21 октября 1956 года

 

———–

 

Ода Гудкевичу

 

То не Эйфелева башня в гостях к нас,

Это классный комсорг Гуткевич Стас.

Для него и “камчатская” парта мала

Достает он ногами и до стола.

Но не только телом Гуткевич длинен,

Он как Цицерон красноревич и умен.

Выйдя к доске констатирует факты

Ведет свою речь он галантно и с тактом.

Гудкевич не любит шум и дебоши

Он мальчик примерный, он мальчик хороший.

Стасик красивый, к тому же весьма

Красавицы все от него без ума.

Производит хорошее он впечатление,

Он музыкален и любит пение.

Талант Гудкевича налицо,

Гудкевич выглядит молодцом…

Не будем более распространяться,

А то перехвалим, может статься.

——————

 

Гудкевичу Стасу

Рифмованное письмо

писал Мишель Афинский – Парижский.

—————

 

Содержание

 

1. Французский роман (проза)
2. Элегия (Прошло два года…)
3. Из жизни гороха.
4. Сон III
5. Посейдон
6. Юноша розу сорвал.
7. Девушка в первый раз узнала.
8. Ночь (не окончено)
9. Настанет время.
10. Весна черемухи.
11. Моя весна.
12. Неоконченный сонет.
13. Как у скользкого моллюска…
14. В жаркий день.
15. Как я не был давно.
16. Когда нету друга близкого…
17. Я – каменщик.
18. Когда-то в злобном исступленье…
19. Иной раз полон сил, желанья…
20. Где этот Рубикон…
21. Ветер – деревенский дон-Жуан.
22. Почему, отчего – не знаю…
23. Нет я не раб.
24. Осени.
25. Зимняя картинка.
26. Я устал, моя устала муза…
27. В комнате холодно… (не окончено)
28. Цыплята.
29. Я поэт нетрезвых рассуждений…
30. Снег сыпучий заметает тропы… (не окончено)
31. Так было темными ночами…
32. Про хотевшего стать Диогеном… (не окончено)
33. Кто сказал, что страшно умирать…
34. Петрушка в ярко-красном колпаке…
35. О поэте.
36. Лесная сказка.
37. Она с трибуны приводила…(не окончено)
38. В позднюю осень.
39. Ночные бабочки – снежинки.
40. Вечерняя акварель.
41. Фантазия.
42. Любовь весталки.

 

==========================

 

Тетрадь № 1

Конец 1954 – начало 1955 года

 

№ 1

 

На мотив сказки Карела Яромира Эрбена

 

На свете жила королева младая,

Была красота у нее неземная,

По землям чужим ее слва плыла,

Красавицей первой царевна слыла.

 

К прекрасной невесте в златые палаты

Частенько езжали знатнейшие сваты.

И два королевича были средь них,

И каждый – богатый и славный жених.

 

Они удостоены взглядом лишь были,

Они больше всех королевну любили.

Невеста избрала из них одного.

Сильней королевна любила его.

 

Другой же в душе своей месть затаил,

Соперника он на охоте убил.

Стрелу отпустил из тетивы тугой,

Избранник царевны поник головой.

 

Любящее сердце пробила стрела,

Из раны горячая кровь потекла…

……………………………

Печальна и мрачна царевна была,

И в замок прекрасное тело взяла.

 

А в память о верном о друге своем

Из черепа сделала кубок с вином,

Отделан он золотом был и сверкал,

И взор королевны его обнимал.

 

Две пары подсвечников сделаны были

С костей рук,  царевне в них свечи светили.

Ног кости сиденья ее подпирали,

Отделкою тонкой с рубином блистали…

 

1954 год, осень

Москва, Текстильщики

 

№ 2

 

Тройка

 

По снежной дороге, средь чахлых кустов

Бегущий куда неизвестно,

Мчит тройка лихая быстрее ветров,

В санях сидит дева прелестна.

 

Столбы верстовые один за другим

За тройкою точкой мелькают,

Дорога за кучером тем молодым

Бежит и едва поспевает.

 

И песню веселую кучер поет,

И мчится навстречу привольям,

А ветер мелодию дальше несет,

И пышет от песни раздольем.

 

И поле, и чахлый кустарник, и снег

Слились в этой песне в едино…

Все крепнет и крепнет коней дружный бег

Под облаком, ветром гонимым.

 

1954 год, осень

Москва, Текстильщики

 

№ 3

 

Три грации

 

Три грации под сению оливы

Поспорили однажды меж собой,

Кто из людей на свете всех счастливей,

Кто благородней из людей душой.

Одна из них с улыбкою сказала:

“Конечно, тот, кто знатен и богат,

Тот, золотом кого полны подвалы,

И у кого не счесть дворцов, палат”.

Другая грация подругам отвечала:

“Пред лезвием меча ничто не устоит,

Однажды рыцаря я у ручья видала,

И в том уверена, он злато победит.

И в жизни тот счастлив и благороден,

Кто держит меч в руках, и Марсу он подобен”.

А третья грация, красива и нежна,

Промолвила чуть бледными устами:

“Душа богатого лишь алчностью полна,

А рыцарь счастлив лишь в кровавой брани,

Но тот, кто слабому помочь всегда готов,

Кто бедному последнее отдаст,

Несчастному кто предоставит кров,

Неправедность забвенью кто предаст,

Тот истинно счастливый из людей,

Тот благороден истинно душою,

Любимый среди и старцев и детей,

Жизнь направляет мудрою рукою”.

 

1954 год, осень

Москва, Текстильщики

 

№ 4

 

Лебединая песня

 

Солнце тихо закатилось,

Тенью озеро покрылось.

 

Волны плещут в берега,

Светят месяца рога.

 

Грот стоит среди воды,

Молчаливы верб ряды.

 

Вдруг среди тиши ночной

Звук, покрытый темной мглой.

 

Лебедь в гроте песнь трубит,

Смерть ему в глаза глядит.

 

Песню птица протрубила,

И глаза навек закрыла.

1954 го, осень

Москва, Текстильщики

 

№ 5

 

Лунный свет

 

Луна сквозь волны облаков

Неспешно на небо восходит,

И ночка темная покров

Над миром свой разводит.

 

И тих, и скромен лунный свет

Всю землю покрывает,

И тайн таких на свете нет,

Каких луна не знает.

 

Воздушный мягкий луч луны

В дом каждый проникает,

И те, кто горести полны,

О горе забывают.

 

1954 год, декабрь

Москва, Текстильщики

 

№ 6

 

Пальма

 

В пустыне далекой,

Где солнце высоко,

Пальма росла у ключа.

 

Здесь путник усталый

Делал привалы,

Отдых искал у ручья.

 

А пальма скучала,

Там величаво

Кроной густою дрожа.

 

Ей надоели

Самумы-метели,

ей надоел этот жар.

 

И пальма стояла,

Годами мечтала

о жизни за морем иной,

 

Но мысли напрасны,

И листья атласны,

Как прежде, томимы жарой.

 

1954 год, декабрь

Москва, Текстильщики

 

№ 7

 

Письмо

 

Я весел был и безмятежен,

Все было просто и легко,

Но твой увидел облик нежен

И навсегда ушел покой.

 

Душа и ум мои в смятенье,

В тоске и грусти одинок,

Тебя я вижу в сновиденьях,

И проклинаю злой свой рок.

 

На шумных балах ты, танцуя,

Не догадаешься о том,

Что я невидимо тоскую

И за твоим слежу лицом.

 

Увы! Но ты меня не знаешь,

Когда встречаюсь я с тобой,

Ты равнодушно проскользаешь

И заслоняешься толпой.

 

И получив мое посланье,

Ты не ответишь, может, мне,

А на открытое признанье

Ответишь смехом в тишине.

 

Январь 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 8

 

Пушкин

 

Россия в трауре глубоком,

Великий Пушкин во гробу.

Разлилась бледность на высоком

Закрытом прядью светлом лбу.

 

Везде, по всей Руси рыданья,

Как горек этот черный день,

Убийц вельможных проклинанья

И на лице на каждом тень.

 

28 января 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 9

 

* * *

 

На пустынном бреге моря,

Где волна прибоем плещет,

Замок темный встал зловеще

На скалистом плоскогорье.

 

Тихо, мерно ветер воет

Между башен и по залам

Тучи тенью замок кроют,

Солнце прячется устало.

 

1955 год

Москва, Текстильщики

 

№ 10

 

* * *

 

Как во поле, поле шумно

Выезжает богатырь,

Объезжает риги, гумна,

И прищурясь, смотрит вширь.

 

Ой ты, буйна голова,

Все тебе-то трын-трава,

Еду, еду, еду я,

Объезжаю я поля.

Кто с мечом сюда придет,

Потеряет свой живот.

 

Конь горяч, конь долгогрив,

Не глаза, а пара слив,

Быстрый конь, чудесный конь,

С ним и в воду и в огонь.

 

Если встречу я недруга,

Лишь натянется подпруга.

Стукнет звонкая подкова,

Прошепчу заветно слово,

Верный конь вперед рванет,

Басурмана разнесет.

 

В ножнах, бисером расшитых,

В ножнах, золотом увитых,

Богатырский старый меч,

Он врага умеет сечь.

 

Ой ли меч, ты мой меч,

Будешь, меч, держать ты речь,

Блеснешь раз, махнешь два,

С плеч скатится голова.

Землю будешь защищиать,

Малых детушек спасать.

 

Ты, родная мать-земля,

Реки, нивы и поля,

Не ступить на вас ворогу,

Не допустим до порога.

 

Ой ли, родина-мать,

Вечно будешь ты стоять,

А сыновняя рать

Тебя будет защищать.

 

Зама 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 11

 

Зимою

 

Белый снег ковром расстилается,

Шапкой дуб снеговою укрыт,

Снегом озимь-рожь укрывается,

И земля под снегом спит.

 

Лед покрыл озера, ручьи покрыл,

И мороз трещит кругом,

За околицей волк голодный завыл,

Ноги слабые тащит с трудом.

 

Солнце скупо бросит на землю луч

И исчезнет на долгую ночь,

Только стаи темных зимних туч

Ветер гонит по небу прочь.

 

1955 год

Москва, Текстильщики

 

 

 

 

 

Тетрадь № 2

Май-август 1955 года

 

№ 12

 

Фиалка

 

Робка фиалка и скромна,

Но мне милей других она.

 

Ее волшебный аромат

Милей другого мне стократ.

 

Красива роза, но всегда

Она степенна и горда.

 

Красивый также и пион,

Но важный белоручка он.

 

Прекрасней всех фиалка их,

Так пусть ее прославит стих.

 

Май 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 13

 

* * *

 

За железною оградой

Вечно умершие спят.

Здесь нашли они отраду,

Хоть глаза и не глядят.

Хоть давно недвижны члены,

Хоть остался лишь скелет,

Тело, плоть давно истленны,

Да и гроба, верно, нет.

Был ли пахарь в этом мире,

Был ли грозный генерал,

Или поэт играл на лире,

Всех могильный червь сожрал.

Не осталось эполетов,

Но осталися стихи –

Пережили и поэта,

И хозяина сохи.

 

Май 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 14

 

Утро мая

 

Все свежо вокруг и чисто,

И зефир листвой играет,

Солнце ясное лучисто

Радость мая разливает.

 

Все поет – трава, кустарник,

Птица в небе, я пою –

Я пою про вербу-тальник,

И про молодость свою.

 

Вербе молодость подобна,

Распускается весною,

Прочь, что грустно или скорбно,

Счастье вечно, май с тобою.

 

Май 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 15

 

Сон

 

Туманом легким он слетает

На землю с лазурных небес,

Царицей тишь провозглашает,

Все дремлет вкруг и дол, и лес.

 

В чащобе мрачной спит волчица,

И в поле птицы не поют,

Одна луна в реку глядится

И облака ей ложе вьют.

 

И в городах домов громады

Как будто дремлют в поздний час,

Дневные сняты все наряды,

Сомкнут у всех усталый глаз.

 

Май 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 16

 

Поэту

 

Ты рано с музою спознался,

Но, знать, так надо Немезиде,

Ты рано в славе искупался,

И рано быть тебе в Аиде.

 

Май 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 17

 

*  * *

 

Ночь. Стою я у открытого окна.

Ветра набегает свежая волна,

Клен шумит листвою молодой,

Весь укрыт ночною темнотой.

В небе далеко звезда едва горит,

Солнце спит за океаном, землю не палит.

 

11 июня 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 18

 

* * *

 

…Снаряды с визгом землю роют,

Над головою пули воют,

И пулемет

Огнем плюет.

 

Идет по лесу гул и стон,

Несется он

Со всех сторон,

Земля горит,

По ней

Ручей

Крови бежит.

 

Береза плачет, каплет сок,

Снаряд вонзился дубу в бок.

Незрелый желудь с высоты

Упал в орешника кусты…

 

11 июня 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

 

№ 19

 

Ветер

 

По деревне ветер

Шумно пробежался,

На вишневой ветке

Гибкой покачался.

 

Хлопнул дверцей хлева,

Залетел к коровам,

В закутьи поспорил

С стариком боровом.

 

Вышел в огородик,

По ботве прошелся,

Вылетел на улицу

И в пыли поплелся.

 

11 июня 1955 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 20

 

* * *

 

…Мне жить осталося немного,

С рассветом в дальнюю дорогу

Отправлюсь я. Оттуда нет

Возврата к прошлому на свет.

Взмахнет, опустит меч палач,

Спасенья нет и нет, хоть плачь.

Но нет, я вовсе не таков,

Чтоб умолять своих врагов.

Приму я смерть к лицу лицом,

Враг не услышит даже стон…

 

Но вот светает за окном,

Тюремщик рядом с палачом

Звенит ключами у двери…

Ну, друг, теперь держись, смотри…

 

Лето 1955 года, Кишинев

 

№ 21

 

* * *

 

Смех. Под словом этим

Много укрывается,

И отнюдь не всякий смех

Смехом отзывается.

 

Горький смех –

При нем рыдают,

В пот и жар

При нем бросает,

Он к истерике

Нисходит,

Чувством горьким

Часто водит.

 

Смех веселый…

……………………

 

Лето 1955 года, Кишинев

 

№ 22

 

Зимнее

 

Мягка и пушиста

Словно пух гусиный

Застлала пороша

Небо темно-синее.

Белые, как сахар,

Падают снежинки,

Каждая в узорной

Чистой пелеринке.

Кружатся, вертятся,

Ласково хлопочут,

Меж собой не слышно

Шепчутся, хохочут.

Хороводом бледным

Меня окружили,

К шубе, рукавицам

Кружева пристыли.

Сказочным узором

Весь я разрисован

Чудною порошей

Зимней очарован.

 

Лето 1955 года, Кишинев

 

№ 23

 

* * *

 

Ревет и грохочет полярное море,

Соленые брызги летят,

Огромные волны на водном просторе

Суденышка выше стократ.

Стихия морская бушует, гуляет,

Разверзлась пучина, темна,

И северный ветер над морем взвывает,

И мчится и хлещет волна.

 

1955 год,

Москва, Текстильщики

 

 

 

 

 

 

3-я тетрадь

осень 1955 года

 

 

№ 24

 

* * *

 

Свинцовые тучи

Висят надо мной,

И небо косматой

Грозит бородой.

Качаются жалобно

Ветви берез,

И смутно-тоскливо,

Тоскливо до слез.

 

21 сентября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 25

 

* * *

 

Ветер осенний

Грусть навевает,

Лужи везде

И тоска.

Где-то уныло

Музыка играет…

Хмуро бредут

Облака.

 

21 сентября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 26

 

* * *

 

Мой корабль по волнам

Быстро мчит, как чайка,

Мчит к родимым берегам, –

Ветер, догоняй-ка!

 

Волны грудью рассекая,

Он вперед стремится,

Расступись, волна морская,

Мой корабль – птица.

 

Но смотрю я на глубины,

Сердце грусти полно –

Где ты, милый край, родимый,

А вокруг лишь волны.

 

1955 год

Москва, Текстильщики

 

№ 27

 

Мать

 

Над могилой верба плачет,

Причитает, стонет.

То не дряхлую старуху,

Девушку хоронят.

 

Рядом мать рыдает горько,

• Доченька, родная,

Рано, рано закатилась

Жизнь молодая.

 

Гроб в сырой земле зарыли,

Холмик у ограды.

От могилы мать-старуха

Не отнимет взгляда.

 

Вдруг со стоном подкосилась

Прямо на могилу

Мать бездыханна упала

И навек застыла.

 

20 октября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 28

 

* * *

 

Волны грозно запенились,

Заходили ходуном,

Тучи темные скопились

В небе хмуром грозовом.

 

А среди свирепых валов

Судно утлое плыло,

По волнам его кидало,

Ветром злым его рвало.

 

Близок час его кончины,

Кормчий брови насупил,

Жутко черная пучина,

Час ужасный наступил.

 

Вдруг на палубу выходит

С арфой певчий молодой

И под арфу песнь заводит,

Льется песня над водой.

 

И под песню злые волны

Улеглись – и туч уж нет,

Ветер мчит судно покорно,

Показался солнца свет.

 

20 октября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 29

 

* * *

 

Ветки сухие

Трещат под ногой,

Пахнет грибами

И свежей сосной.

 

Слышится шорох

И шепот лесной,

Речка покрыта

Сырой пеленой.

Тихо играет

Зеленой травой.

 

Клены кивают

Густою листвой,

Лес величавый

Как будто живой.

 

22 октября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 30

 

* * *

 

Вьюга завывает,

Снегом бьет в окно,

Вечер угасает,

На дворе темно.

 

Печка жаром пышет,

Дым с трубы валит,

В пол скребутся мыши,

Кот на печке спит.

 

У окна мальчонка

Книгой увлечен,

Рядом собачонка

Тяфкает сквозь сон.

 

27 октября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 31

 

Тишина ночи

 

Луна в венце косматых туч

Льет слабый свет на землю,

Упал на лес спокойный луч,

Но бор тенистый дремлет.

Светило взглядом по полям

Прошлось, стеною нивы,

Не слышен птичий шум и гам,

Все дремлет молчаливо.

И на реке под бережком

Уснул пескарь игривый

И лишь камыш густой кругом

Шумит зеленой гривой.

 

18 ноября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 32

 

Ночь

 

Зажглися звезды над водой

В бездонной глуби синей.

Шумит глухой морской прибой

В седой пене и тине.

Подул прибрежный ветерок,

В лицо прохладой бьется,

Под лунным светом, как платок,

На ветре парус рвется.

 

18 ноября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

№ 33

 

Сон

 

В руке заветный ключ златой,

Я по ступеням поднимаюсь

И дверца в нише предо мной.

На ней рисунку удивляясь

Я ключ повертываю раз

И слышу – музыка играет.

Дверь кто-то тихо отворяет,

Чернеет в землю темный лаз.

Через порог переступаю.

Закрылась дверь. Я в тишине.

Чудесной музыке внимаю.

Вдруг блики света на стене…

И свет таинственный меня

Вниз по ступенькам увлекает…

Я вижу – каплями звеня,

Вода со стен в ручей сбегает,

Ручей вперед меня манит…

Я вышел в сад, вокруг светло,

Исчезла сырость подземелья,

И солнце мягкое тепло

Струит. И полон сад веселья.

Звенят по саду голоса,

И каплет зелени роса.

Вот на поляну вышел я,

Все дальше, дальше устремился…

Но тут туман покрыл меня,

А сон… Неслышно удалился.

 

18-20 ноября 1955 года

Москва, Текстильщики

 

 

 

 

 

 

 

4-я тетрадь

февраль 1956 г. – сентябрь 1956 г.

Стихи Михаила Гробмана

 

№ 34

 

* * *

 

Дорога, окаймленная ковылью,

Зовет меня в неведомую даль,

И я готов лететь на новых крыльях,

И с днем сегодняшним расстаться мне не жаль.

 

25 февраля 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 35

 

* * *

 

На берег прибой набегает,

Ласкаясь, ползет по песку,

Быть может, о милой он знает,

Быть может, развеет тоску.

 

Но волны обратно сбегают,

Но волны молчанье хранят –

Наверное, волны не знают,

Поэтому верно молчат.

 

Вот чайка над морем летает,

О воду касаясь крылом,

О милой она, может, знает,

О верном о друге моем.

 

Но чайка вдали исчезает,

Растаяв за пеной седой,

И ветер ее провожает,

Неся облака за собой.

 

27 февраля 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 36

 

* * *

 

Мне надоел февраль суровый,

С морозом, ветром и тоской,

Я жду весну и месяц новый,

И жизни, может быть, иной.

 

Я жду, когда ручьи проснутся,

И птицы с юга прилетят,

Напевы новые польются,

И зацветет мой старый сад.

 

И ветви с белыми цветами,

В росе качаясь поутру,

Проклянут зимнюю пору

С ее саванными снегами.

 

28 февраля 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 37

 

* * *

 

День угас с лучом последним

И в открытое окно

Сумрак мягкий тихо влился

По углам совсем темно.

 

Ветер шторы раздувает,

Будто в море паруса,

От дверей сквозняк крадется,

Будто хитрая лиса.

 

Сумрак серый все темнее,

Гуще стала чернота,

И глазам людей открылась

Звезд далеких красота.

 

11 марта 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 38

 

* * *

 

Прошло два года, снова я

У этой старой дряхлой ивы,

Все тот ручей бежит, звеня,

Все те же грустные мотивы.

 

Все так же берег бородой

Травы свисает шелковистой,

Песок все так же золотой

Лежит в воде хрустально-чистой.

 

Все здесь, как много дней назад,

Но как мне хочется увидеть,

Ее горячий жгучий взгляд,

И вновь любить и ненавидеть.

 

Как не хватает здесь ее,

Как все здесь ждет ее дыханья,

Вернуться вновь сюда зовет –

Но не вернуть воспоминанья,

 

Но не вернуть прошедших дней,

Тех, что ушли в века, в изгнанье –

И только ум хранит о ней

Легенды чудное преданье.

 

31 марта 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 39

 

* * *

 

В просвет окна рыбачьей хаты

Я вижу море и песок,

И в небе облак клочья ваты,

И лунный восковой кружок.

 

И вечер, морем освеженный,

Ко мне вливается в окно,

И сумрак, мягкий, как руно,

Ласкает взор мой утомленный.

 

8 апреля 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 40

 

Посейдон

 

Упала с глаз завеса,

Сквозь матовый туман

Сверкнул палаш Зевеса,

Скользнувший по волнам.

 

Сгустилась мгла над морем,

И тучи все грозней,

Висят гнетущим горем,

А волны все пенней.

 

А волны все страшнее

Грозят и рвутся в твердь,

И пасть глубин чернеет,

И дышит, точно смерть.

 

Чернеет и грохочет,

В объятия зовет,

И воет, и хохочет,

Холодная, как лед.

 

Но что? Огонь мелькает

В глуби зеленых волн,

Растет и тут же тает

Таинственности полн.

 

Вот ближе он и ближе,

Уж это не огонь,

А в гриве ярко-рыжей

Царя морского конь.

 

И Посейдон великий

С могучей бородой

Смиряет норов дикий

Тяжелою рукой.

 

Пронесся бурей мимо

Великий царь морей,

И вот уже, незримый,

Изчезнул…

 

8 апреля 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 41

 

*  *  *

 

Свет луны

Вгрызался ночи в тело,

Облака вскипали,

Ветер выл,

Дерево сухое

Ветви в небо вздело,

И кустарник

Черною стеной застыл.

 

Из-за гор

……………………

Там, где солнце

В плащ-закате спит,

……………………

……………………

 

2 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 42

 

Весна. 1

 

Плещет черемуха

Листьями нежными,

Кроной густой

Горделиво шумит,

Шепчет цветами

В росе белоснежными,

Ствол темно-бархатный

Низко клонит.

 

Ветер пахнет ей

В лицо изумрудное,

Свежесть повеет

С упругих ветвей,

Вместе с пыльцою

Пахучею чудные

Падают тихо

Соцветия с ней.

 

Падают звездами

В землю пушистую,

Ткут ей весенний

Свадебный наряд,

Строчку вплетая

В строку серебристую

Тихим задумчивым

Снегом летят.

 

8 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 43

 

Весна 2

 

На улице весна

В цветении акаций,

А сердце в осень

Мысли увели,

И хочется рыдать,

А не смеяться,

Припав на тело

Пыльное земли.

 

На улице весна

В цветении акаций,

А сердце в одиночестве

С тоской,

И мысли страшные

Подчас в мозгу таятся,

И манит в мир

Неведомо иной.

 

10 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 44

 

* * *

 

Змеей оранжевой виясь,

Ракета к звездам устремилась.

И, не дойдя до полпути,

На капли слез в выси разбилось.

 

Так часто в жизни иногда –

Стремятся к светлым идеалам,

Но отцветут ни с чем года,

А жизнь прохлынет грозным валом.

 

12 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

 

№  45

 

* * *

 

Как у скользкого  моллюска

Среди слизи студенистой,

В темной щели,

В грязном иле

Жемчуг ценный, бесподобный

Может вырасти с годами,

 

Так и в пошлости,

И в грязи

Обывателей замшелых

Вырастают люди с сердцем,

С чистой нежною любовью,

Что объять полмира может.

 

Вот загадка где природы,

Вот где вечность всей вселенной.

 

12 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 46

 

Лето

 

На клене листья порыжели,

Томясь под солнцем огневым,

Затихли в чаще птичьи трели,

Не шелохнут ветвями ели,

И дали призрачны, как дым.

 

Пустое небо голубеет.

Вокруг ни облачка. Жара.

Неслышной хищной птицей реет

И на стволе смола темнеет,

Прохлады ночи ждет кора.

 

26 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 47

 

* * *

 

Как я не был давно

Среди ржи золотой,

Не ходил на гумно

Полевою тропой.

 

Как давно не вдыхал

Нежный запах гречих

И закат не встречал

Среди трав луговых.

 

Как давно в камыше

Не бродил у ручья,

Где привольно душе

И свободно речам.

И когда я опять

Снова буду счастлив,

Может, скоро, как знать,

Ветер жизни игрив.

 

26 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 48

 

* * *

 

Когда нету друга близкого,

Когда некому слова сказать,

Люди кажутся все василисками,

Что способны только кусать.

 

Когда не с кем в горе-радости

Быть всегда, как с самим собой,

Тянет к злой мистической сладости,

А людей ненавидишь порой.

 

Через все, может, жизнь бесшабашную

Пронесешься, пройдешь один –

А не выдержишь с ней рукопашную…

Много в поле берез и осин.

 

27 мая 1956 года

Москва, Текстильщики

 

 

№ 49

 

* * *

 

Иной раз полон сил, желаний,

Готов на жизнь и на борьбу,

Futurum вижу очертанья,

Благодарю свою судьбу

И верб в торжество познанья.

 

Но как недолог этот миг.

И снова я в плену сомнений,

И снова духом я поник,

И мрачный ряд глухих видений,

и в мозг, и в душу мне приник.

 

И к самому себе взывая,

Пытаюсь убедить себя,

Что жизнь и лучше, и другая,

Лишь надо жить, ее любя.

 

Но нет, душа глуха к сознанью,

Оковы слишком тяжелы…

………………………………

……………………………..

 

14 сентября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

 

———————————————

 

Тетрадь 5

сентябрь 1956 г. – декабрь 1956 г.

Стихи Михаила Гробмана

 

№ 50

 

* * *

 

Ветер – деревенский Дон-Жуан,

Увивался за березкой белостволой,

Нежно обнимал за тонкий стан,

Вздрагивающий и голый.

 

И шептал ей жаркие слова,

Целовал ей ветви-руки, шею

Обвил в паутинки-кружева…

Отдалась березка чародею.

 

………………………………

 

А сейчас стоит она одна,

Свесив ветви грустно на дорогу,

Но теперь уже не зелнена,

А одета в золотую тогу.

 

И сквозь вязь задумчивых кудрей

Алых листьев пробивают струи –

Это память тех далеких дней,

Дон-Жуана ветра поцелуи…

 

28 сентября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 51

 

* * *

 

Почему, отчего – не знаю –

Вышел он в этот страшный путь,

Ветер ливнем рыдал, провожая,

Припадал бессильно на грудь

И как будто хотел вернуть.

 

Но шагал он мрачно и твердо,

Видно, все обдумал давно,

Отрешенный от мира и гордый –

Умирать так не всем дано.

 

………………………………..

 

9 октября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 52

 

Осени

 

Петух на одной ноге стоит,

Куры забились кто куда,

Где ни глянешь – стоит вода,

Клен ветвями в окно стучит,

Пес из будки на ветер рычит.

 

Осторожно и мягко шагает кот,

Боясь замочить подушки лап.

И видно сквозь мелкий дождный накрап –

Притаился у крыши птичий народ.

 

Осень шагом хозяйки идет.

 

10 октября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

 

№ 53

 

Зимняя картинка

 

Нахохлившись, голубь сидит

Со своею подружкою сизой,

И любуется, верно, на вид,

Что открылся ему с карниза.

 

Чуть дрожит тонкостволье осин,

На колючем морозном ветре.

Трубы дымом вперились в синь,

С солнцем в центре.

 

3 ноября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 54

 

Цыплята

 

Перекликаются цикады

С прохладой свеже-голубой.

Из-под плетеневой ограды

Цыплята выбрались гурьбой.

 

И одуванчиками тая,

В гречихе, вымытой росой,

Пищали, землю разрывая,

Бредя гречишной полосой.

 

А пестрая наседка-мать

Волненья не могла унять –

Исчезли дети все куда-то.

И не могла никак понять,

Что вышли в мир ее цыплята.

 

8 ноября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 55

 

* * *

 

Петрушка в ярко-красном колпаке

Метался, гриву распустив по ветру.

Луна пошла стремительно в пике

И свет смотала метр по метру.

 

И я подумал, что-то тут не так,

Здесь что-то есть в масштабах всей вселенной –

А оказалось, что горел барак,

Почти ненужный и обыкновенный.

 

23 ноября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 56

 

Поэт

 

Под крышей мезонина

В мансарде жил поэт.

Любил он очень вина,

А воду – нет.

 

И было много трещин

В стенах, где жил поэт.

Но все ж любил он женщин,

А кошек – нет.

И верил, верил в миссию

Свою чудак-поэт,

Он обожал поэзию,

А прозу – нет.

 

И вот остался как-то

Без выпивки поэт.

Но от такого факта

Не умер – нет.

 

И как-то вдруг остался

Без женщины поэт,

Страдал, но не скончался,

Не умер – нет.

 

Но вдруг лишился дара

Писать стихи поэт,

От этого удара

Не жив он – нет.

 

25 ноября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 57

 

Лесная сказка

 

Пруд заснежен,

Пред завьюжен,

Пруд затерян,

Пред забыт,

Никому нигде не нужен

Сном волшебным спит.

 

Лапы елей охватили

Лед венком,

Груды снежные застыли

И в себе похоронили

Звон

Лесных хором.

 

28 ноября 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 58

 

Поздняя осень

 

В час заката, в час длинных теней,

Я иду в предвечерний лес,

И встречает меня он осенний

Кинозалом обычных чудес.

 

Подготовлен к зиме суровой

Мураивьиный безжизнен дом

И смешался воздух сосновый

С подмороженным холодком.

 

30 ноября, 2 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 59

 

Вечерняя акварель

 

Скребут асфальт уныло дворники,

Бредут два деда из пивной,

И рыжий пес в смешном наморднике

Бежит по мокрой мостовой.

 

Осколком лунным свет неоновый

Дрожит в подножии витрин,

и где-то речью цицероновой

В моторе говорит бензин.

 

17 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 60

 

Фантазия

 

Свет погашен.

Мрак волною

Хлынул в узкое окно.

И, столкнувшись, со стеною,

Заискрился, как вино.

 

Мир неузнанной планетой

Расплескал огни у ног,

И застыл большой кометой

В шири сумрачных дорог.

 

Но на дальнем горизонте

Выплыл черточкой восход.

И в лучисто-ярком фронте

Взял затмивший все аккорд.

 

18 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 61

 

* * *

 

Ночные бабочки-снежинки

Садятся на автомобили,

В калейдоскопные картинки

В пространство ночи превратили.

 

И тают в слякоти дорожной,

Упавши на асфальт неловко…

Их жизнь в полете жизни сложной,

И смерть – в минутной остановке.

 

10, 19 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 62

 

Любовь весталки

 

И  слились воедино

Молодые тела

В темноцветье запретной ночи.

Первозданная страсть

В мир любви увела…

 

Но ворвались в любовь палачи.

 

И ушла на костер

За единственный миг

Первый мин своей жизни полный.

И светился сквозь дым

Ее гордый лик,

Озаренный душою вольной.

 

20 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

№ 63

 

Новогоднее

 

Заиндевевший кран подземный

Гигантской виселицей встал,

И с изумленьем мир огромный

На новый смерти вид взирал.

 

И новогодние суеты

Казались мелки перед ним…

Чья это странная примета

Воздвигнулась углом прямым?

 

Быть может, предостереженье

Звучит неслышимо во тьме,

И скоро кончится круженье

Судеб в неясной тишине.

 

И скоро кончатся страданья

Еще невыплаканных слез,

И позабудутся желанья,

Что мудро начертал лотос.

 

………………………………..

 

А утром виселица крана,

Лебедкой глухо рокоча,

По рельсам вышла из тумана,

Неся контейнер кирпича.

 

……………………………….

………………………………….

…………………………………

………………………………..

 

31 декабря 1956 года

Москва, Текстильщики

 

 

 

1957

 

 

 

======================================

6-я Тетрадь

1-я тетрадь 1957 года

Стихи Михаила Гробмана

 

№64

 

Дождь кончился

 

Еще трепещет ива после грома,

Роняет туча капли голубые,

Но первые веселые стрекозы

Уже парят, касаясь глади пруда.

 

На след копыта, полный чистой влаги,

Тяжелый шмель гудящий опустился.

И пьет так жадно, как пила, наверно,

Корова, проходившая здесь раньше.

 

Из камыша спесивая лягушка

Глядит на мир рассерженно-надуто.

И про себя ругает дождь короткий,

Которым не успела насладиться.

 

Недоуменно бабочка вздыхает

И путь свой не решается продолжить,

А вдруг опять из солнца золотого

Вода польется, крылья ей замочит…

 

1 января 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 65

 

Собака

 

И суке хочется ласки,

А она ее не видала,

И когда ее грубо пинали,

Огрызалась и убегала.

 

Но как-то хотели погладить,

И к ней протянули руку.

И, с людьми не умея ладить,

Обнажила клыки свои сука.

От насмешки чуть не заплакав.

 

И поняв души собачьей,

Обругали суку собакой.

 

???????????????

12 января 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 66

 

* * *

 

Среброзвонный кувшин в тени.

Блик случайный играет с металлом –

В сочетании серого с алым

Отражаются годы и дни.

……………………………..

 

26 января 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 67

 

Маяковский

 

Вот он стоит – в глазах ни вздоха,

Как часть лица, сигара губы жжет,

Эпохой смотрит он вперед,

Он – тот, которого ждала эпоха.

 

Железовущий, яростный, литой,

Живое века олицетворенье,

Неразграфленный никакой чертой,

Свободный, как свое стихотворенье.

 

Идя по времени, бессмертье прступил

И в будущее шагом стоаршинным

Свою поэзию гремящую пустил

К недосягаемым классическим вершинам.

 

Вот он стоит – в глазах ни вздоха,

Как часть лица, сигара губы жжет,

Эпохой смотрит он вперед,

Он – тот, которого ждала эпоха.

 

6 февраля 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 68

 

* * *

 

Вкусом хины

Стихийно

Стихи поднимались

И плескали

По чувствам

Ослабевшим

И грустным

Горькой смесью

Желанья горенья

В познаньи

И жизни в твореньи.

 

И не только плескали,

Но и рушили

Умиротворенья

Судно,

Разлучали

С сушею скудной

И мчались

И мчали

К новым землям,

Не внемля

Слезам и печалям.

 

20 февраля 1967 года

Москва, Текстильщики

 

№ 69

 

* * *

 

Кричат уныло вороны

Чернокрылые птицы,

Идут люди с перрона,

Кто успел, а кто не успел проститься.

 

Парк идущих людей обступает

и шумит –

Кто знает, о чем он шумит,

А кто не знает.

 

Вслед машинам остервенелым

Шоссейная пыль мчится.

Кто садится в фешенебельное авто,

А кто не садится.

 

У порога жилищ

Люди пыль с ног отряхают.

Кого в дверях встречают,

А кого не встречают.

 

21 апреля 1957 года

Москва, Люблино

 

№ 70

 

* * *

 

Автоматической пастью старый автобус жевал людей

И потом выплевывал их, изрядно помятых, на мостовую,

И люди разбредались, безликие, каждый по своему делу,

А автобус уходил дальше, глухо урча от ярости, которая его распирала,

Колеса стертыми шинами поднимали густую пыль

И люди уносили ее на ботинках, в шляпах и в глотках.

И когда люди бросались в водовороты жизни, эта пыль поднималась и попадала в глаза,                     и глаза становились слепы,

И тогда озверевшие автобусы давили людей направо и налево,

И кровь на мостовой была странно похожа на абажуры в домах обывателей,

А затем она стекалась на горизонт и становилась багровым закатом,

И шестым чувством можно было обнаружить что-то ухмыляющееся и великое, мудрое и великое,

И оно смотрело на землю.

 

27 апреля 1967 года

Москва, текстильщики

 

№ 71

 

Святославу Рихтеру.

 

Так лев на охоту выходит в ночи –

Могучим и гордым царем…

 

И клавиши вдруг превратились в мечи,

Свидетелю грозно сказали – молчи  –

и вспыхнули диким огнем.

 

И рухнул весь мир,

И остался у ног,

И больше не существовал…

И только бушующей музыки Бог

Мечами звенел – ликовал.

И жизнью назвал

Этот шквал.

 

И слился с гармонией хаос навек,

Чтоб мыслить, творить, созидать

Мог наново сделанный человек,

Чтоб мог он великих потомков рождать,

Ускорящих времени бег.

 

И в клавиши вновь превратились мечи…

Так лев победивший уходит в ночи.

 

30 мая 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 72

 

Индия

 

Арчилу Надирашвили

 

Из древней глубины веков

Они пришли спокойным строем –

Прапредки всех первооснов,

 

И перед гением-изгоем

Открыли сонмы высших слов.

И фосфорическим покоем,

 

Разлилась бледность по лицу,

Обрамленному длинной гривой,

И устремился взор к отцу,

Людьми означенному Шивой.

 

И Бог литой воображеньем

Коснулся мученика раны

И растворившийся в движенье

Вознесся он к вратам Нирваны.

 

8 июня 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 73

 

Хокку

 

1.

Из окна своего я вижу

Отцветшую, чуть поблекшую акацию –

Это начало плодоношения ее.

 

2.

Чирикают воробьи на ветках клена

Тюльпаны вдыхают вечернее небо –

И только я вспоминаю о смерти.

 

18 июня 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 74

 

* * *

 

Я келью свою покидаю,

Я в поезд гудящий сажусь,

Куда я поеду – не знаю,

Не знаю, чего я добьюсь.

 

Колеса банально стучат,

Сусальные звезды молчат.

 

А поезд бежит и бежит,

И спящие тянет вагоны.

И тяжко протяжно гудит,

И в небо летят его стоны.

 

Безмолвия море вокруг,

И эхо – единственный звук.

 

И ручку я вечную вынул,

И вот что себе записал

• Зачем же я келью покинул7
• И что я в дороге искал?

 

19 июня 1957 года

Москва, Текстильщики

 

№ 75

 

Молния

 

За изломанным фронтом крыш

Профиль молнии задрожал –

Ночь мелькнула в кусты, как мышь,

В тучи месяц трусливо бежал.

 

В крыши дальние рухнул сверк,

Тонкий профиль блеснул и смерк.

Долго гром потом грохотал,

Обывателей небо пугал.

 

25 июня 1957 года

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь № 7

Вторая тетрадь 1957 года

 

№ 76

 

Первый удар

 

И некуда деться деревьям

От ветра жестоких порывов,

И мечутся, и мечутся, стонут

И гнутся. А молнии блещут.

Их гибельный страх освещая,

И гулко хохочут сквозь тучи.

И с буйной, кипучей отвагой,

Нахлынули с неба потоки,

Струятся они по деревьям,

И ветви, и ствол обнимают,

Спадают на влажную землю

И катятся грязной рекою

В опавшие листья одеты.

И в ужасе плачут деревья,

Паническим страхом объяты

Средь неба, земли и воды…

 

25 июля 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 77

 

Дождь неблагодатный

 

Ветра вздохи влажные…

Людишки отважные

В стареньких плащах.

Сатанински-странные

Блики филигранные

В дорожных пращах.

Слезные объятия,

Хмурые проклятия

Каменной земле.

Сложные наития,

Тайные открытия

Поднебесной мгле.

Подвиги старинные,

Эпопеи длинные

Окружают даль.

Изваянья платные

Серые, превратные,

Горечи миндаль.

Гордые и низкие

Примитивы близкие,

Оправданья клин,

Купленные ленные

Стоны страсти бренные

Отзвук окарин.

Горизонты зорные,

Людишки проворные

В новеньких плащах

Подлые и важные…

 

Ветра вздохи влажные

В молнийных мечах.

 

5 июля 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 78

 

Чаша Сократа

 

• Не плачь, Критон! Пусть в этой чаше яд.

Но истина вечна. Что для нее мгновенья

Дней моих? – И взял сосуд Сократ

И выпил горький дар плененья.

 

И капли, что застряли в бороде,

Упали в складки пепельной хламиды,

И тело гения, возросшее в труде,

Осело на базальтовые плиты.

 

Ключи тюремщика издали мерный звон,

Упавшие, а сам он отвернулся,

И что-то, чуть похожее на стон,

Издал и как под тяжестью согнулся.

 

И подтверждение плыло со всех сторон –

Сократ был прав, Сократ вернулся.

 

24 июля 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 79

 

Ливень всеочищающий

 

Бронтозавром ворочался вечер неловко.

От дыханья тяжелого никли сады,

За молчаньем томящим шла подготовка

К ливням, смывающим все следы.

 

Дороги пылью слегка клубились,

Как будто ждали тот миг, когда…

И первые капли нервно забились,

Связующие небо с землей провода.

 

И словно дождавшись дождя начала,

Электричество молний скользнуло вниз,

И гром покинул тучи карниз

Линкором рванувшимся от причала.

 

Лоснящийся, рваный хребет земли

В гриве замшелого хлорофила

Расплылся, невидимый, в серой дали –

Но зналось, там тоже это же было.

 

Там тоже плыли потоки вод,

Всеочищающие потоки.

Земля вбирала токи и соки –

И нигде не могло быть наоборот.

 

24 июля 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 80

 

Дождь и ночь

 

Пятнистый паук затянул паутиной

Тягучую ночи сурьму.

К медведице-туче идет с рогатиной

Месяц, покинув тьму.

 

В дремучей недвижной воде водоема

Зеленые кошки висят,

И с пня светляками выползли гномы

На свой дождевой парад.

 

По нитям паучьим гномы забрались

В самые облака,

Но нити внезапно вдруг оборвались

И их поглотила река.

 

Это месяц поймал медведицу-тучу,

Ставшую пауком,

И скатил ее наземь с небесной кручи

За горизонт шаром.

 

А гномы, что не смогли спуститься

Обратно в трухлявый пень,

Стали звездами, чтобы светиться

Из ночи в ночь, через день.

 

25 июля 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 81

 

Акростих Володе Гершуни

 

Веревка, пуля, бред чума,

О вас не плакали  – рыдали,

Ложился утренний туман

Оковами крепчайшей стали.

 

Дичал мороз, по коже проходя,

Евангельское кроткое смиренье

Грозило местью, душу бередя

Единоборством тяжкого плененья.

 

Резьба истории заржавела вконец,

Шагреневая кожа одубела,

Угли терпенья вспыхнули, венец

Неся на искалеченное тело.

 

И свергнут отвратительный телец.

 

1 октября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 82

 

Николаю Заболоцкому

 

Природа! Он твой жрец,

Он суть твою постиг,

Он муравей, травинка, холм песчаный,

Он в истине твоей первоначальной

Познал и цепь насильственных вериг,

И торжество поэзии случайной.

 

Его праматель – ты его его сестра,

Он полубог, в твоем зачатый чреве,

И растекаясь мыслями на древе,

Он знает смысл и ночи, и утра.

 

Когда шумят облитые весной

Сады для будущего плодоприношенья,

Он в них, вошедши через бурые коренья,

И бывший, может, просто дуновеньем,

Он – жизнь живому сохранивший Ной.

 

1 ноября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 83

 

Венчанье тельца

 

В фимиаме дешевых сигар,

В мешковине дорожной давки,

В упоенье надрывном гитар,

Я забыт был на краешке лавки.

 

Шелуху не смахнувши с губ,

Флиртовали с гармонью девицы,

И смотрел я в плывущие лица,

Как врачующий лекарь на труп.

 

Здесь довольные парни, облапив

Полногрудие сельских Венер,

С выраженьем безлобых химер

Были звери на данном этапе.

 

Капиллярами мозга вбирая

Порождение вех и эпох,

На мгновенье узреть я не мог

Смысл древа познания рая.

 

В протоплазме мыслишек, сердец,

Алкоголя, окурков и флирта,

Я видал, как венчан был телец

В скоморошье подобие мирта.

 

7 августа – 15 ноября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 84

 

Зима

 

Зима пришла двойными рамами

И звонким серебром в утрах,

И вечно новыми и старыми

Признаниями на устах.

 

В бокалах искрятся созвездия,

В душе холодная звезда –

Но эти пальцы, как возмездие,

Как высеянная борозда.

 

Моря, обуянные пламенем,

Манят мишурным торжеством,

Знак Зодиака – чуждым знаменьем –

Сверкнет русалочьим хвостом.

 

Зимы взмылится адской прачечной,

Дохнет в лицо, но краткий миг

Смертелен будет предостаточно,

Чтоб в пытке возъярился стих.

 

И не преграда стекл оконная,

И разрывая пустоту,

Душа рванется полоненная

В космическую темноту.

 

15 ноября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 85

 

Блики ночи

 

Чуждый чарам черный челн…

Бальмонт

 

Клеймо луны на лики ночи,

На облака ложило ленты,

И кроны кленов ливнем точек

Клейма клянящие клиенты.

 

Кларнета клавиши клевали

Клеенку клумбы шелестящей,

Элегии лоскут регалий

Воспели в ладане клубящем.

 

За олигархией гипербол

Граненый грифель гуттаперчи

Гравировал граблями вербу,

В гербарий арлекина вчерчен.

 

Рычаг чеканных ритуалов

Червленым серебром вразброс,

Кружил над чарами причалов,

В Рион обрушивший клирос.

 

И камертонами капелла

Кантату кинула из клавиш,

И долго киноварью тлела.

И наблюдал все это я лишь.

 

18 ноября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 86

 

Ночные иллюзии

 

Ночь винными глотками убывала,

И месяц в колпаке Полишинеля

Спешил попасть на пьяный пир Ваала,

Клеймо поставив у воды на теле.

 

Цвели цикады, тишину венчая.

Круг кипарисов тайною вечерей

Тонул за армией грозящей молочая.

Чуждался край неведомых поверий.

 

Шакалий вой воинственных ущелий

Клубил в глуби, в обломах ритуала.

Встревоженно гудя, как улей пчелий,

Спасительное утро прибывало.

 

22 ноября 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 87

 

* * * (Начало неоконченной поэмы о себе)

 

1.

 

Солнечный шар ошалел и высох,

Вися на иссохших высях,

Мчались безумные автомобили,

Вслед им хлестали простыни пыли,

Сирены визжали и плыли,

И скрежетали трамваи по спинам камней,

И пугались каштаны теней.

 

В этот полдень,

Как всегда, без разбора, без взора,

Одаряла и вора

И пса у решетки забора,

И царей голубых кровей

Природа.

Что ей.

 

Как всегда, как века в квадратуре лет,

Протоплазма пучилась тет-а-тет

С бесконечным завистливым шквалом

Океанов, вулканов,

Воды и гор;

Но на страже родившихся клеток

Стояли рычаг и мотор;

И созвездия стали взрывали оралом

Сплетения сплетен и брани вздор.

И удар их, как пуля в пулю, был меток.

 

2.

 

Человек, сам того не зная, пророк,

Даже если он мясо, кости и подлости,

Даже если он обывательской волости,

Он пророк, прорицатель животных истин,

Предсказатель материи в бренный срок.

 

Я тогда еще не был самим собой,

Я тогда еще человеком не был,

Я был рыба из моря или птица из неба,

Но, увы, не вступали в ученый бой,

Не ломали над ликом безликим пики –

Я был принят безмолвно в число людей,

В протоплазму логики первобытной.

 

В закономерности мерной и скрытой

Уже исторг я Каина крики.

Мир раскололся громадой своей…

………………………………………

 

декабрь 1957 года,

Москва, Текстильщики

 

 

Тетрадь № 8

“Плащ Арлекина”, тетрадь 1, 1958 год

 

 

№ 88

 

Прометеев огонь

 

Висели пыльные лохмотья,

Полунагой, полубольной,

И все-таки он вышел против

Небесной оргии ночной.

 

И безнадежно растопырив

Развод морщинистых суков,

Он вакханалию упырью

Был на себя принять готов.

 

И сверком стреловитых молний

Чертил зигзаги эмпирей.

Но старый дуб, конечно, помнил

И сам страдал, как Прометей.

 

Не выдержала сердцевина,

И страшно гулок был надлом,

Кружились горы и долины

Пред многолиственным челом.

 

И лишь огонь, зажженный в сакле,

Быть может, девичьей рукой

Над смертью старика заплакал ли,

К стеклу окна припав щекой.

 

Февраль 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 89

 

Весна

 

Как неуверенные пальцы

По гололедице рояля,

Как возвращение скитальца,

Как женщина в густой вуали,

 

Прелюдией поэмы весна явилась,

Избежав мороза цепких, похотливых пальцев.

Узлы несоразмерных кульминаций

Она распутала по-детски беззаботно

И рассмеялась звонко. Просто так.

 

4 марта 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 90

 

Таящееся в зиме

 

Приникши к проруби окна,

Среди тропических тропинок,

Я был свидетелем сонат

Звенящих, как одна струна.

И выпить пожелал до дна

Зимы морозной поединок.

 

На полигоне красоты

Я был загадками обстрелян.

Ярила стершийся алтын

Вел серебренные кусты

На мир заносов и пустынь,

На снежные постели.

 

Как королева анаконд,

Река таинственно скользила,

Чтобы, уйдя за горизонт

И влившись в тепловодный понт,

Обрушиться со всех сторон

На зимний аванпост Ярила.

 

Напиток этих разноречий

Был для меня вином Токая

Пока, обняв дома за плечи,

На землю не спустился вечер

С пророчественностью предтечи

На ночь природу обрекая.

 

17 ноября 1957 года, 22 июня 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 91

 

Грядущее

 

Когда пытаются вместить

Они в прокрустовы кровати

И кровь, ревущую в набате,

И солнца шелковую нить.

 

Когда о пьедестал богов

Оперши потные ладони,

Не ведая судьбы иронии,

Они гнусят про ход веков.

 

Я каждым капилляром верую,

Грядет пора – прозренья час –

И возрожденческою эрою

Людей живительно обдаст,

 

И под руинами цепей,

Тюремных зданий и разврата,

Да сгинет племя Герострата

В тьме Агасферовых путей.

 

21-22 июня 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 92

 

Сонет восхода

 

Сонет восхода плыл органом,

Чтоб киноварью облаков

Притронуться к забытым ранам

И разбудить таинство слов.

 

Войти в восторженную душу,

Как в древний неизбывный храм,

И сном трепещущим обрушить

Стихов целительный бальзам.

 

С тех пор, когда гнетет утрата

Меня на своде бытия,

В червонном золоте заката

Сонет восхода чую я.

 

16 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 93

 

Амазонки

 

Звенят щиты о сталь кольчуги…

За дымной далью тонет путь,

Вздымается упруго грудь,

Вдыхая жаркий ветер юга.

 

Хлыстов сжимая рукоять,

Коней несут они в Элладу,

Отнять оружие и злато

И пленных юношей пригнать,

 

Чтобы на ложе полудиком

Зачать воинственных детей,

Примущих с первым детским криком

Огонь и кровь их матерей.

 

18 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 94

 

Дождь летний

 

Охрой крашенные крыши.

Освеженная листва.

Прядает и чутко слышит

Песнопений торжества.

 

Благовонные пиалы –

На озерах ветер стих.

Венецианские каналы

Первобытных мостовых.

 

Ясно-голубой и новый

День напомнил мне иной,

Извлеченный Иеговой

Из сумятицы земной.

 

18 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 95

 

Сокольники

 

Светились ласково Сокольники.

За силуэты знавших бед

Скульптур задвинул треугольники

Времен новейших Поликлет.

 

Дождь занавесил на мгновение

Ночи густеющий кристалл

И пили мы до помрачения

Огни задумчивых пиал.

 

О, простота Его величия,

Его пророков вечный стан –

В любой молекуле обличие

Твое я вижу, Уитман.

 

И в каждой даже микроблестке

Сверкнувшей в сумраке клоак,

Тебя я вижу, Достоевский,

Тебя, великий Пастернак.

 

Вам, первозвестникам космической

Души, потенциальной формы,

Дано велением мистическим

Снять с мира маску хлороформа.

 

Светились ласково Сокольники,

И силуэтом знавших бед

Подчеркивал скульптур угольники

Времен новейших Поликлет.

 

29 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 96

 

Перипетии

 

Толку что в распахнувшихся настежь,

Но еще не обугленных днях,

Облаками клубится шлях

Неба. Но это еще не ненастье.

 

А когда на дыбы взовьют

Роковые случайности сердце,

Будет вёдро, дожди не польют,

Но в грозу мне, как в Бога, поверится.

 

20 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

30 июля 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 97

 

Весенняя месса

 

Шерстяные коты выходили на брачное поле,

Добывали права на зеленоглазых принцесс,

И весенняя ночь, так некрепкая песням дотоле,

Оглашала стенаньем неистовых месс.

 

И на голос фанатиков неорелигии страсти

Открывались бутоны еще не раскрывшихся строф,

И цветы распускались, стряхнувши былые напасти,

И стихи выползали из самых замшелых углов.

 

Как призыв колоколен темницам узорчатых башен,

Как слепой бандурист, изливающий высшую суть,

Как гортанные крики грачей, подымающих с пашен

Пробужденье и несущих к столетним деревьям на грудь.

 

3 августа 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 98

 

Плащ Арлекина

 

Разлиновал разлукой вокзал,

Сумрак клеток до нежной поры –

Это доски индийской игры,

 

Это плащ Арлекин потерял.

Он кого-то спешил проводить,

Но зеленого зеркала глубь

Не смогла двойника утопить.

 

И, почувствовавши, как глуп,

Медоликий месяц погас.

 

В этот век,

В этот год,

В этот час –

Открывается мира соблазн.

 

25 августа 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 99

 

Динамика, или Рожа дьявола

 

О, выстрел, гасящий свечу!

О, пульс обнаженных созвучий!

В пространство я душу ввинчу

И буду ветрами заучен.

 

Взрывая дороги пласт,

Промчаться неистово чтобы,

Зелень кошачьих глаз

Меняла кровавая злоба.

 

Шлейфом безумных сирен

Хлестать по глазам вокзалов.

И люди, и город – тлен.

А время – моим вассалом.

 

А время верстает дни

В топку моих желаний,

И никнут огни стерни

Плодами древа познания.

 

И через скрежет, и сталь

И токов сложную фабулу,

Я рожу вижу дьявола,

Я скинул с нее вуаль.

 

29 сентября 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 100

 

* * *

 

Неслыханно горели зори,

Косились в сумрак фонари.

Великолепный лепрозорий

Экземе душ разврат курил.

 

Плодоносили откровенья,

И был тягуч и жуток смысл

Людей, упавших на колени

Для тех, кто в воздухе повис.

 

Асфальтом плыли легковые,

Дома разламывал рассвет.

Расставив ямы долговые,

Был терпеливо-страшен бред.

 

Он не спешил и знал, что слишком

Проторен след, что колеи

Не просто грустная интрижка –

В тенета злачные вели…

 

……………………………..

сентябрь 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь № 9

Плащ Арлекина

Тетрадь 2

1958 год

 

 

№ 101

 

Пикассо

 

В печальных пальцах тайна их.

Страна остроконечных линий.

Так пробуждает мир Эриний

Страданьем напоенный стих.

 

В печальных пальцах тайна их.

На грани света и пожара

Мертвеет бликов полутень

Так тусклая стихов велень

Таит рыдания гитары.

 

В печальных пальцах тайна их.

Темно-зеленая темница,

В которой счастье – это ложь,

В которой стон души таится.

 

Но на осколках стынет дрожь,

Бесцветной жидкостью стекая,

Она лишь слабый отзвук рая,

А он с ней был так странно схож.

 

В печальных пальцах тайна их.

И символы чужих страданий

Искусству служат скорбной данью,

И свет случайных очертаний,

И святость девушек нагих.

 

16 октября Моховая улица, Библиотека Ленина

 

№ 102

 

Кисть Хокусаи

 

Облака медузами свисают

Над искусной сказкой без названья –

Это кисть японца Хокусаи

Расписала шелковые ткани.

 

Словно славный гений желтолицый,

После ласки женщины счастливой

Захотел волною пенной влиться

В царствие прибоев и приливов.

 

Воздыматься яростным вулканом

С виноградниками на склонах,

Быть водой хрустальной грустным каннам

И росой раскрывшихся бутонов.

 

Ветром гнуть бамбуки молодые,

Уносить соломенные крыши,

Апельсины, светом налитые,

Пьющий поцелуй поющей гейши.

 

Облака медузами свисают

Над искусной сказкой без названья,

Это кисть японца Хокусаи

Расписала шелковые ткани.

 

15 ноября 1958 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 103

 

Солнце

 

За озимой зеленью, за золотом

Обагренных заморозком трав,

Небо оказалось переполотым

В сумраке безоблачных облав.

 

Солнце в арестантском облачении

Было бесшабашным беглецом,

Излучавшим светлое свечение

Перед предугаданным концом.

 

Так когда-то вынес на Голгофу

Крест и святость человек и сын,

Чтобы человечии оковы

Положить на вечные весы.

 

17 ноября 1958 года,

поезд Москва – Харьков

 

№ 104

 

Винцент ван Гог

 

Заря. И был двойник, как выстрел

Разрушивший основу сна.

И в ветер заплетались листья,

И осень стала им тесна.

 

И опрокинутый рассветом,

Оскал халатов и простынь

Во двор вонзился рикошетом,

Вгрызался в рыжие кусты.

 

И утро шло на ярый приступ

К меланхоличным крепостям,

И вспыхивало азартом виста,

И подступало к челюстям.

 

И вырывалось из-за рамок

Осенних выцветших дождей,

И шло божественным мантрамом

К страданьям любящих людей.

 

И улегалось светлым чудом

В квадраты дымного холста,

Тая сочувствие  к лачугам

Глухих заброшенных застав.

 

И звуки мягкого рисунка

Вонзались в сердце, как ножи,

И распылялась кровь форсункой,

Приказывающей – дыши.

 

И он дышал, пока не вышел,

Взмахнувши черным рукавом,

Оживший мрамор черной ниши

В мазке случайно угловом.

 

И ливень льнущих откровений

Его к устам своим привлек,

Чтобы воскрес зовущий гений

И умер человек – Ван Гог.

 

21 октября, 23 ноября 1958 года

Москва, Тбилиси

 

№ 105

 

* * *

 

С. Рихтеру на исполнение фантазии Шумана До-мажор

 

Он каждым звуком строил храм.

О, усыпальница страданий,

Нас уносящая к утрам

Утраивающихся познаваний.

 

Там светлый мир,

И месть, и страх

Обращены в печальный прах.

 

Из линий сотканная грусть –

Молитвы лепит, шепот почек,

Которыми унизан куст,

Которыми открыться хочет.

 

И храм,

Построенный для тех,

Кто ведал суетность утех.

 

И тыщу рук, и тыщу ног

Имеет этот царь тревог,

О, велеленный древний Бог (?????????????????)

Когда б узреть потомка мог.

 

Он каждым звуком строил храм.

Он рассыпался в бликах листьев,

И в стонах соловьиных свистов

И душу дрожью наполнял,

Как мельхиоровый бокал.

 

Он каждым звуком строил храм.

Но суть его святой молитвы

Осталась тайной. Тайной битвы

И данью жреческим делам.

 

24 ноября, 1958 года

Тбилиси. Вакэ

 

№ 106

 

Скрипач

 

Арчилу Надирашвили

 

Скрипач забудет и родство, и племя,

Клинком смычка пронзая наповал,

И остановит медленное время,

Как панты сбрасывающий марал.

 

Войдем в ковчег облитой лаком скрипки,

Расправит треугольники терцин,

И стон его, чарующий и зыбкий,

Созвучен року рокота пучин.

 

Но, утонув в пучине созерцанья,

Уже не сможет больше он играть.

Пока ковчег не возвратится вспять,

Не вспыхнут крылья нежные Мерани.

 

25 ноября 1958 года

Тбилиси, Вакэ, Казбекская ул.

 

№ 107

 

Мцыри

 

Как вдруг однажды он исчез

Осенней ночью…

М. Лермонтов

 

Долина дрогнет под плащом тумана

И ей нежарко от объятий гор –

Скользнет из сакли на мощеный двор

Святая женщина Мурильо Эстебана,

И тишину, которой ночь закланна,

Затопит скрипки призрачный минор,

Скитающийся в поисках осанны.

 

С лучом зари не утолит печали

Курчавый Мцыри, странник и поэт –

И поднимаясь в голубые дали,

И погружаясь в воды Цхенис-Цхали,

Оставит в силе клятвенный обед.

 

И свет другого, вечного восхода

Не на спокойном склоне встретит он –

Порывом дерзким сбросит Аквилон

Его в другие дремлющие воды.

 

27 ноября, 1958 года,

Тбилиси, Вакэ, Казбекская улица

 

№ 108

 

Черный рояль

 

Окна в ставнях, огни не засвечены,

По углам притаилась печаль –

Здесь читает прекрасная женщина

Белоклавишную скрижаль.

 

А на улице стонет вьюга,

Тополь всхлипывает навзрыд,

Потому что безвестная фуга

О предвечной грусти скорбит.

 

И, не выдержав музыки странной,

Вьюга бросится в омут небес –

И останется тополь незванным

На ристалище тающих месс.

 

В доме все останется. Только

Из углов изольется печаль,

И еще очень долго-долго

Будет вздрагивать черный рояль.

 

28 ноября 1958 года,

Тбилиси, Вакэ, Казбекская улица

 

 

№ 109

 

Необычный шабаш

 

У двери хозяин-художник

Нас встретит со свечкой в руке,

Пустынного дома заложник,

Наложник богини Нике.

 

В гостиной огнем из камина

Раскланяется паяц,

И в комнате этой пустынной

Окажется четверо нас.

 

И будет нас четверо, если

Затепленная темнота

Утопит в затрепанном кресле

Дымчатого кота.

 

Закурим мы молча покуда,

Покинув настенный затон,

Как парусные посуды,

Не выплывут лики мадонн.

 

Их медленному прибытию

Отсалютует паяц.

И даст нам сигнал – говорите,

-Теперь же не четверо нас.-

 

И брови поднимет хозяин,

И трубку он вынет из губ…

 

1 декабря 1958 года,

Тбилиси

 

№ 110 (тетрадь 13)

 

Тамаз Чиладзе

 

Дождь (с грузинского)

 

Как караван, пришедший сдалека,

Прильнули к влаге  моря облака.

 

И опьянившись, хмель свой понесли,

Смешав все краски неба и земли.

 

Пронесся ветер с воплем по волнам,

Неся прохладу жарким берегам.

 

И дождь обильный рухнул свысока,

Как будто он споткнулся в облаках.

 

6 декабря 1958 года

Тбилиси

 

№ 111 (тетраль 13)

 

Тамаз Чиладзе

 

Китайская чашка (с грузинского)

 

Усталые пальцы на глиняной чашке

Заставили реки и рощи шуметь,

А фанзам и неба рассветным барашкам

Раскосую девочку смехом звенеть.

 

Вершина вулкана вошла в эту сказку

И небо подругам держать отдала…

Ты подарила мне чашку китайскую,

Словно на Дальний Восток увела.

 

6 декабря 1958 года

Тбилиси

 

 

№ 112

 

Ночное

 

По кровеносным жилам улиц

Течет неоновый туман –

Багрово облака раздулись

И в их тени поник каштан.

 

Усталый месяц мутно глянет,

Плеснет одним из двух хвостов,

Он позабыт, ему креста нет,

Он пойман в сети проводов.

 

Он пойман, и теперь напрасно

Ему спешит помочь рассвет –

Он предан, гласно и негласно –

И как креста, спасенья нет,

И точен палача стилет.

 

Скользнула дрожь по фронту зданий,

Когда с ужимками, сутул,

Отдал рассвет на растерзанье

Взбешенный утром Вельзевул.

 

Палач у чорта наготове,

Ступает тяжко на ступень –

И, луч влача, червонной кровью

Омоет тело тусклый день.

 

И кто-то рухнет на колени,

Сочтя за благо черный плен –

И долго будут чьи-то тени

Молчать о страшном преступленьи.

 

7 декабря 1958 года,

Тбилиси, улица Шио Мгвимели

 

№ 113 (тетрадь 13)

 

Тамаз Чиладзе

 

Деревенская дорога (с грузинского)

 

Люблю я по этой дороге ходить.

Склоняются персиков бусы.

Девочку с красным платком на груди

Преследуют белые гуси.

 

Выглядывают из-за зеленых купин

Приветливых домиков лики,

И сено из мимо идущих машин

Воруют кусты ежевики.

 

Немало здесь песен своих я пронес,

Немало оставил фиалок и роз.

 

9 декабря 1958 года

Тбилиси

 

№ 114 (тетрадь 13)

 

Тамаз Чиладзе

 

* * * (с грузинского)

 

И море в неизбывно-пенной муке

Спешит залить земли сухой накал,

И волны, так похожие на руки,

Дрожат, цепляясь за обломки скал.

 

И девочкина песня не допета,

Смешно замолкла, слыша грозный вой,

И ей видны хрустальные браслеты,

Одетые на яростный прибой.

 

9 декабря 1958 года

Тбилиси

 

№ 115 (тетрадь 13)

 

Тамаз Чиладзе

 

В дождь (с грузинского)

 

Шли из моря облака шеренгами

Голубое небо штурмом взять.

Это волны выслали, наверное,

Ливень предрекающий отряд.

 

Ты спросила, вздрагивая зябко,

• Где мы вопли капель переждем?

И ресницы вскинула украдкой.

Но остались вместе под дождем.

 

С каплями смешал свои стихи я,

Пел о море, небе и траве…

Ты была моей и всей стихии.

 

Ты всегда мне май напоминала,

В светло-голубых твоих глазах

Тихая весна всегда стояла,

Но теперь в них светится гроза.

 

Ты дрожишь, но ты идешь со мною,

Пляшет дождь на худенькой спине…

Ты всегда была мне дорогою,

Но теперь дороже мне втройне.

 

9 декабря 1958 года

Тбилиси

 

 

 

№ 116

 

Вступление в поэму

 

К. Паустовскому

 

Когда из уютной квартиры

Мы в мир направляем стопы,

В нас будится мот и задира

Колумбовской будится пыл.

 

И поездов каравеллы

Становятся домом тогда,

Когда вырываем плевелы

Непрошенного труда.

 

Желаем найти мы страны,

Которые выдумал Грин,

И в поисках Зурбагана

По всей земле колесил.

 

И очень-очень часто

У нас получается так –

Находим печаль Пикассо,

И сцены Стеновских драк.

 

И все же крылья надежды

Вырастают опять,

И в жизни трижды невежды

Мы не уходим вспять.

 

И слагаем поэмы

О ненайденном том мы,

Что в неизвестные земли

Выманило из дому.

 

Милые мои, первые,

Славные предтечи

От вас ведется, наверное,

Поэзия человечья.

 

10 декабря 1958 года,

Тбилиси, ул. Шио Мгвимели

 

№ 117 (тетрадь 13)

 

Г. Азугаев?

 

* * * (с осетинского)

 

Звезда зари уже едва светила,

И свет луны еще блуждал в горах,

Когда ущелье тура поглотило,

Сковало крупнорогого во льдах.

 

Но тур крутил упругими рогами

И долго бился, и покинул плен.

И солнечными первыми лучами

Льды растопил весенний светлый день.

 

И перед туром горные потоки,

И перед туром небо-бирюза.

Вот и сейчас стоит от на отроге

И смотрит солнцу радостно в глаза.

 

12 декабря 1958 года

Тбилиси

 

№ 118 (тетрадь 13)

 

Вахтанг Котетишвили

 

Человек

 

Я был рожден забытой былью.

Без крова, очага и слов –

Врата тех дней покрылись пылью

Забот, забвений и веков.

 

Кто помнит пойманного первым

Седого мамонта, и день,

Когда помощником стал верным

С трудом отесанный кремень.

 

Я одевался в шкуры, рос я,

И память тех веков доныне

Стоит гробницею Хеопса

И Бехистунскою твердыней.

 

Я грязь месил в котлах Урарту,

Чтоб возвести дворцы из праха,

Я был астролог, жрец, оракул,

Христа создавший и аллаха.

 

Я Бога создал для того,

Чтоб отказаться от него.

 

Я был купцом, царем, рабом,

Я грозно поднимал восстанья,

В кувшинах дней кипел вином,

Менялись мысли и желанья.

 

Была мне хлебом плеть господ.

И домом царская тюрьма –

Тогда сломил я в грозный год

Оковы тяжкого ярма.

 

Я сверг разнузданных владык,

Я создал светлую страну,

И стал я мудр, и стал велик,

И объявил войне войну.

 

И новый мир, построив, я

К лучам своей мечты тянусь –

Пусть люди будут все друзья,

Пусть знают мирной жизни вкус.

 

Коней желаний я запряг,

Не в небесах я рай создам –

Я был когда-то слаб и наг,

Теперь могуч, как ураган.

 

Когда-то начал я ковать

Кусок железа, а теперь

Я стал планеты запускать,

Я победил болезнь и смерть.

 

Моя мечта не сложит крыл,

С дороги, звезды! Я лечу

Туда, где Млечный путь застыл,

Я покорить его хочу.

 

Декабрь, 1958 год

Тбилиси

 

№ 119

 

Рюрик Тедеев

 

Целина (с осетинского)

 

Вагоны товарные восемь дней

В край казахстанский шли,

Растаяли в хлебных просторах степей

Горы родной земли.

 

И в такт разговору рельс и колес

Рождались песни о том,

Что поезд для мирной работы нас вез,

А не под взрывы бомб.

 

Мы пели о славных делах отцов,

Павших в трудном пути,

Нам смерть не дышала прямо в лицо,

И бури боев позади.

 

Жалоб на жизнь не знаем мы.

Перед песней наших сердец

Беснуются черные силы тьмы,

Чувствуя свой конец.

 

Нас поезд не частью военной вез,

Стрелять и грабить чтоб –

Сердечно постели нам дал совхоз,

А не уложил в окоп.

 

Свой вырастила степь урожай,

Как вековую мечту,

Где раньше ветер жарко дышал

И сеял буран беду.

 

Мы взялись за труд и свою мы честь

Поднимем, как и отцы,

Пока в груди у нас сердце есть –

Вперед, молодые борцы.

 

Январь 1959 года

Тбилиси

 

№ 120 (тетрадь 13)

 

Бердия Бериашвили

 

Почему? (с грузинского)

 

Даже при пище богатой

Беден один человек –

Люди друг другу рады –

Так уж из века в век.

 

Одинокое дерево

Сломит ветер вмиг,

Но встретит лес и где его

Сила? Уж он поник.

 

Человек человеку

В болезни исцеление.

Тяжелая телега –

Надо коню подкрепление.

 

Даже земля летает

Со спутниками, и только

Мы с тобой, дорогая,

Ходим одиноко.

 

7 января 1959 года

Тбилиси

 

 

 

 

============================================

 

 

Тетрадь № 10

 

№ 121

 

* * *

 

Свеча бросала тени на пол,

Узор решетчатый плела –

И был залапан лик стола,

И стеарином был заплакан.

 

Плотно сколоченный квадрат

Нес, как судьбу, разводы пятен,

И ноздреватым хлебом латан,

Братался с сыростью в обхват.

 

Вплетались всхлипыванья снов

В шуршание голодно крысы.

Шел посреди восьми углов

За вечность бой без компромиссов.

 

Шел бой; и стала жизнь рабой,

Служанкой, сложным приложеньем

К шпалерам выцветших обой,

К бессонным головокруженьям.

 

Аккомпанируя перу,

Соседей всхрипы наплывали –

Но исчезала ночь в овале

Очерчивающемся поутру.

 

Февраль 1959 года,

Тбилиси. Сабуртало.

 

№ 122 (тетрадь 13)

 

Автандил Гургенидзе

 

Родина (с грузинского)

 

Город обратно зовет меня,

Когда приезжаю в деревню я.

 

Спросят – кого ты там полюбил?

И от чего тебе город так мил?

 

В город вернусь – и сердце поет,

Но слышу – деревня меня зовет.

 

Спросят меня: “Скажи, Автандил,

Кого ты так сильно в селе полюбил?”

 

И я стихами скажу, не тая,

“Деревня, друзья, – колыбель моя”.

 

И вечно я воспевать готов

Город – сказочный сад стихов.

 

Недаром город с горным селом –

Это то, что Родиной мы зовем.

 

5 марта 1959 года

Тбилиси

 

№ 123

 

Изгнание

 

И льнет к нему,

И алчным зверем

Грызет пробуженная плоть –

И кровь багряна, словно плод,

И навсегда Эдем утерян.

 

Влачатся жалкие,

И вопли их грудей

Пугают птиц и поднимают ланей –

Но был, который знал заранее

Исход тернистых их путей…

 

1959 год, Москва

 

№ 124

 

* * *

 

Из мертвой полости вываливался жук –

И лапками перебирал.

И лист был жухл,

И этим он страдал.

 

А люди выстроили куб,

А черви выстелили труп –

И выполз червь.

Взмолилась взмыленная вервь –

И труп был груб,

И этим он страдал.

 

1959 год, Москва

 

№ 125

 

* * *

 

Город бредил мутными надеждами,

Стыл туман и заходил в тупик.

Над домами смежными, бесснежными

Виснул, падал, разбивался крик.

 

Но вокруг ни шороха, ни смысла –

Будто это радуга повисла.

 

А войдя в стекло, асфальт и камень

Он не брался голыми руками,

Он уже для многих был потерян.

Лишь случайный маг или поэт

Блики крика на караты мерял

И снимал наложенный запрет.

 

Чтоб опять над городом повиснул

И остался в улицах оттиснут

Этот крик, разящий, как стилет.

 

Июль 1959 года,

Горноалтайская тайга. Озеро Итык-Куль

 

№ 126

 

* * *

 

Нежный, нежный человек Пьерро,

В белых накрахмаленных одеждах,

Ты пришел из маленьких миров

Находить пророков и в невеждах.

 

Нежный синеглазый человек,

Ты не знал ни горя, ни пороков –

Твой единый неразменный чек

Было торжество твоих уроков.

 

Но, смеясь над гением твоим,

Храм тебе построили – подмостки.

Ты, печальный, непонятен им,

Заблудившим в нищете и лоске.

 

И страдая каждый Божий миг,

Ты венцом несешь свои надежды,

Чтоб приветный испускали крик

Алчные до торжища невежды.

 

21 сентября 1959 года

Горноалтайская тайга, река Итык-культын-бажи.

 

№ 127

 

R.S.

 

Ты ушла, голубая и нежная –

В голых улицах ветер и мрак,

Ночь сжимает в железный кулак

То, что мы называем – мятежная –

И выходит охотиться страх.

 

Мир похож на большие качели

Перед ликом вселенских бурь –

Бьют тебя, как девку с панели,

Тает нежность твоя и лазурь.

 

В голых улицах ветер и холод

Застывают в большой комок,

И печально клонятся долу,

Кто иначе прожить не мог.

 

По бульвару скользят силуэты,

Мечет музыку джаз-король,

По вощеным чертам паркета,

Гаснет раненой птицей боль.

 

Гаснет боль, но ты, голубая,

Ты смешала правду и ложь,

За тобою придет любая,

Но оставит на ломаный грош.

 

Я запрячусь в пустынных залах,

Я со многими буду в ладу,

Но зачем ты мне не сказала,

Как я сам от себя уйду.

 

Мир похож на большие качели

Перед ликом вселенских бурь –

Ты становишься девкой с панели,

Но когда же растает лазурь.

 

3 октября 1949 года,

Москва.

 

№ 128

 

* * *

 

1.  

 

Почему ты так печальна?

Это только блажь, наверно –

Ведь приятно чрезвычайно

В окруженье манекенов.

 

Ты смеешься? Ну не диво

Дорогих друзей приватно

Столько чувствовать счастливой

Среди них себя приятно.

 

Говоришь ты – сплетни слишком

Уж тебе надоедают –

Что же, гнусные интрижки

Не чужие ведь сплетают.

 

А “друзьям” простится это,

Хоть они и подловаты –

Подловаты? Ну уж, где там

Очень милые ребята.

 

Почему же ты печальна?

Впрочем, может, и неверно,

Что приятно чрезвычайно

Быть всегда средь манекенов.

 

30 октября 1959 года,

Москва, Бережковская набережная.

 

№ 129

 

Золотое вино

 

Ночь просится в окна –

Безлунной ей хочется

Безумно,

Зарыться в подушки тахты –

Сегодня, о ночь,

Ты уже не пророчица,

Сегодня печальная женщина ты.

 

И я распахну тебе окна звенящие –

Входи и вноси свою темную грусть.

Потушишь кристаллы сверкающих люстр.

Туши, как нелепого счастья образчики.

 

Сегодня мы вместе –

Сегодня ты женщина,

Сегодня с тобою мы что-то одно.

Изменчиво время

И горе изменчиво,

Не стоит поэтому время увенчивать

И горе увековечивать не с чего.

 

И я наливаю в бокалы вино.

И ночь улыбнулась глазами зелеными –

Сегодня с тобою мы, ночь, заодно.

Горит в хрустале золотое вино.

 

31 октября, 1959 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 130

 

* * *

 

По строгим улицам трубит

Ноябрь осеннюю тревогу,

И четче означает тогу

Из леденело-серых плит.

 

Дворами виснет тишина.

Квадраты неба вечереют.

И нарисован Бенуа

Он так же, верно, как скорее.

 

8 ноября 1959 года

Ленинград, Васильевский остров

 

На это стихотворение Анна Ахматова сказала мне что-то вроде: “Ну что вы, Ленинград вовсе не такой. Вы приезжайте, когда будут белые ночи”.

 

№ 131

 

* * *

 

Посвящает самому себе автор

 

 

Страшный этот залог.

Время

Становится

Сгустком

Льда,

Тают синие города,

Тело терзает ярость.

Это только мзда

За сказанное меж строк.

 

Странный это залог.

Черных пролетов дно,

Только оно одно

Видело

Сквозь грязь –

недоумение.

И восторг

Оглашенно свою исторг

Власть.

 

Странный это залог –

Многое им дано.

 

Снова этот залог

Люди играют прздник,

Небо блудит бело.

Памятник очень нелеп и строг.

Чертит круг безобразья.

Нынче гуляет народ-бражник,

Нынче не надо слов.

 

Дивный этот залог.

Параллели встают на дыбы,

Архитектура дворцов низложена –

Царь – голубой клок.

Рушится мир – ложь она –

Тысячу нет,

Звериный рев – нет –

О, как мы грубы.

 

Это не залог.

Развенчанное равновесие мстит.

Фатальность льнет, мстит.

Глыбу глухо таит мозг,

Сердца – бросок

На воск.

Любовь.

Кровь.

 

11 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, академия художеств

 

№ 132

 

* * *

 

Только одно слово.

И еще тыщу поэм.

 

Тыща поэм

Канет в черный бархат

Ночного города.

Проспекты и автомобили

Стиснут

И раздавят тыщу поэм

 

Только одно слово

Разрушит

Проспекты и автомобили

И построит их снова.

И тогда возродится тыща поэм.

 

Только одно слово.

 

14 ноября 1959 года,

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 133

 

Стихотворение углем

 

В прямоугольнике блокнотов,

Холстов, трамваев и мостов

Вползает безобразный кто-то

И выкликает свой восторг.

 

Его страданья не потемки,

Он опрокинут сам собой

На оголтелые обломки

Самодовольный и слепой.

 

Он выкликает, плачет, любит,

Но, проникая в этот мир,

Он только отщепенец в кубе

И образованный вампир.

 

Его затрепанная вера,

Найдя закон среди икон,

Землетрясеньем и холерой

Ведет себя за Рубикон.

 

Но тот не пройден и заброшен,

И не откроются глаза

На то, что сам собою скошен,

За то, что в мир, как на базар.

 

Он кто-то неопределенный,

Но если формула зажглась,

Ей не стелиться по фронтону,

А быть затоптанною в грязь.

 

И снова то же. Он вползает

И подбирается к вещам.

И замирает, как борзая,

И к свежим прядает следам.

 

А подойдя к своей игрушке,

Осатанело пуст и пьян,

Играет роль свою двурушник,

И сам с собой идет ва-банк.

 

И пусть его. А вечность нижет

На нитку бисер красоты.

И только изредка услышит

Неясный шопот клеветы.

 

14 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств – Невский проспект, Публичная библиотека

 

Тетрадь № 11

Вторая тетрадь 1959 года

“Белые деревни”

 

 

№ 134

 

* * *

И, как хрустальную, держал

Меня, измятую другими…

 

R.S.

 

Нет, тебя эта сволочь не мяла,

Не ходила ты по рукам –

Просто ты заблудилась в залах,

По которым царит бедлам.

 

Шизофреники и попойки,

Наркоманы и подлецы –

Интересно, когда мертвецы,

Но не надо все это только.

 

Ты хрустальная и простая,

И могу я тебе сворожить,

Что твоя красота не растает,

Если будешь талантливо жить.

 

Шизофреники и попойки,

Наркоманы и подлецы –

Не погубят когда мертвецы,

Не погубят тогда лишь только.

 

15 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 135

 

Картинки с натуры

 

Смеется и плачет,

И все это ложь,

И по сердцу нож –

Если будет иначе.

 

И жизнь по тавернам,

И библиотекам,

Он счастлив, наверно,

Что вы, и где там.

 

Наступит конец, и окончится бум,

И скажут: вот умер еще слабоум.

 

…

 

Оборванный и пошлый

Влачит свои мечты –

Без вековечных пошлин,

О, как они мертвы.

 

И плачет над судьбою,

Выкрикивая бред –

Да сатана с тобою

На миллионы лет.

 

…

 

Довольно кривляться, паяц,

На проволоке упругой –

Тебя не заменит эрзац

На ложе случайной подруги.

 

16 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 136

 

Голубые пиалы

 

R.S.

 

Глаза – голубые пиалы

По черным узорам земли,

Смотрели на город устало

И чью-то печаль берегли.

 

Суровое небо ложилось

На четкие  крыши жилищ,

И многих покинула лживость,

И каждый из этих был нищ.

 

Глаза – голубые пиалы

По черным узорам дорог,

Чего-то искали устало,

И кто-то печаль их берег.

 

16 ноября, 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 137

 

* * *

 

R.S.

 

Несет Нева ледяные слитки,

Осень бьется о сталь мостов –

Где ты сейчас, голубая Ритка?

Что тебе этих дней исток?

Осень бьется о сталь мостов.

 

Телом горячим режет рельсы,

Дышит дорогою тепловоз –

Если бы мог, ворвался если б

В шумный мир купе и колес.

Дышит дорогою тепловоз.

 

Нет, не заставят меня остаться

Славословие и святые,

Лоджии гениев и палаццо –

Рельсы, рельсы зовут литые.

 

Несет Нева ледяные слитки,

Осень бьется о сталь мостов.

Где ты сейчас, голубая Ритка?

И обрываю я дней исток.

Рельсы указывают на Восток.

 

16 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 138

 

Голубые очертанья

 

R.S.

 

Голубые очертанья

в камне улицы чужой –

Удивленные созданья

В серых плитах мостовой.

 

Мутноволные каналы

Протекают на мосты,

Ты пришла и начертала

Пламя новой красоты.

 

Но войдя в то неземное,

Был отмечен, но не  мог

Я уплыть, подобно Ною,

За незыблемый порог.

 

И остался, облаченный

В озарения тревог,

На спасенье обреченный

Поцелуем между строк.

 

Голубые, голубое,

Непонятна глубина –

Весь пронизан я тобою

Ты божественно одна.

 

Мутноволные каналы

Протекают на мосты –

Ты пришла и начертала

Пламя новой красоты.

 

 

16 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 139

 

Разноцветное

 

Мир голубой – как на ладони,

Мир красный – неизвестность тонет,

Мир черный – непонятен нам,

А желтый мир для нас – Бедлам.

 

18 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 140

 

* * *

 

На вернисаже –

Дама в корсаже,

Трефовый валет –

Восемнадцати лет.

Тузы, короли и шестерки –

Только что из обжорки.

Инженера из Вятки –

Девятки и десятки.

Семиты и восьмиты –

Антисемиты.

Дамы бубей –

Дешевле и погрубей.

И снова та же

Дама в корсаже.

Дама пиковая

На все готовая.

И снова то же –

Тузовы рожи.

И их королевы.

Ни вправо, ни влево

Не повернуться.

Джокеры выскочили и смеются.

 

18 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 141

 

* * *

R.S.

 

Ночь густела неуклонно

За пролетами окна,

Ты заснула сном мадонны,

Безмятежна и грустна.

 

Я не знаю, что скрывало

Покрывало дремоты,

Но по щекам разметало

Огнерозые цветы.

 

Безмятежно и спокойно

Ты ушла в свою печаль

И оставила невольно

Занавешенной вуаль.

 

18 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 142

 

Триптих “Осень”

 

На коронации осени

Дождями город выстелив,

Сентябрь забросит в просини

Деревья вместе с листьями.

 

Взойдет апофеозами

Октябрь под триумфальную –

И тянутся обозами

Земли многострадальные.

 

Харибдою и Сциллою

Ноябрь в арену ринет –

И перед строгой силою

Ножом ударит в спину.

 

22 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 143

 

День рожденья

 

R.S.

 

Синий вечер,

Синий снег,

Золото в бокалы –

Чьи-то тени на стене

Четко и устало.

 

Синий вечер,

Голубой,

Белые одежды –

За тобой идет любой,

Спрашивая, где же ты?

 

Синий вечер,

Синий снег,

Золото в бокалы,

Он услышит только смех

И ответ – растаяло.

 

22 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 144

 

Ночь, которая начиналась так…

 

По дереву коридора

Навстречу мне

Черная кошка несла на спине

Вздыбленную шерсть.

 

По дереву коридора

Навстречу мне

Черная кошка несла

Фосфорические глаза.

 

По дереву коридора

Навстречу мне

Черная кошка из кухни

Тащила тень старухи.

 

Старуха дремала, не чуя,

Как черной кошке навстерчу

Кричу я.

 

Тень глаза вращала

И таращила

На белые двери

Скрывавшие чащи истерик.

 

Так начиналась ночь

По дереву коридора

В котором черная кошка несла на спине

Вздыбленную шерсть.

 

22 ноября 1959 года

Ленинград, ВО, Академия художеств

 

№ 145

 

Завтра (перед отлетом)

 

R.S.

 

Завтра врежусь в осенний воздух,

Мимоходом спалив мосты,

Оборвал на полкрике возглас,

Потому что на карту – ты.

 

Завтра в воздух взойдут машины,

Разорвут и сомнут туман,

Разорвут и взорвут причины

И пришедшее от ума.

 

Завтра время стеклом застынет,

Но его разобьешь в куски –

Завтра кану в песок пустыни,

Или же затоплю пески.

 

27, 30 ноября 1959 года

Ленинград, Фонтанка, общежитие Штиглица.

Москва, Текстильщики

 

 

Тетрадь № 12

Третья тетрадь 1959 года

Белые деревни

 

№ 146

 

Танец титана

 

Саше Камышову

 

Смятенье теней,

Литавры титана –

Тени

Тонут

Там.

Ринг

Ромб

Дамбы.

Кто-то убит Цирцеей

У фонарей рампы.

Тени

Тонут

Там.

Стены

Стонут

Там.

 

Смятенье теней.

Танец титана.

Тени

Стонут

Там.

Ромб

Нимб

Срама.

Была убита Цирцея

У фонарей рампы.

Тени

Стонут

Там.

Стены

Тонут

Там.

 

30 ноября 1959 года

Москва, Текстильщики

 

№ 147

 

Мы. 1

 

Мы горячо и нежно любим,

И служит так же нам тоска,

Как остальным и прочим людям,

Но не просверлит у виска.

 

И, застывая, как обломки,

В большом аквариуме сна.

Мы расчленяемся на блоки

И нам ли это все не знать.

 

Нас обступают и лопочут

На непонятном языке,

И нету басенки короче,

Ка неудавшийся макет.

 

Хитросплетения литаний

Проникнут в туловище льда,

Но двери заперты заранее

И не откроют никогда.

 

И в эти дни наденем латы,

И станет латами гобой,

И приподнимем, как атланты,

Большое небо над собой.

 

1 декабря 1959 года

Москва, Текстильщики

 

№ 148

 

Третья сотня

 

Черный вечер

Звезды мечет

В золотые фонари.

Прячет череп в плечи нечисть,

Потому что кочет

Прочит

Откровенье в словари.

 

Быль карболки

Клокотанье перерезанных аорт,

Кривотолки,

И гаданья,

Барахлишко с барахолки,

В назиданье, наперед.

 

Стук колес по черной ночи

Три барака,

Триста рыл,

Также вечер

Также кочет,

Также прочит

Ту же быть.

 

Триста рыл в таежной ночи

Околели без могил.

 

1 декабря 1959 года

Москва, Текстильщики

 

№ 149

 

* * *

 

Белоногий белонос

Белоспинный белохвост

Конь

 

В Эквадор Мадагаскар

Южный берег, дымный бар

Тронь

 

Океан хоронит клад

Умирает аргонавт

Джон

 

Умирает, позабыв,

Новоявленный Сизиф

Стон

 

Открывает тихо дверь

Молодой миссионер

Верь

 

Ах, куда же ты принес

Белоспинный белохвост

Конь

 

3 декабря 1959 года

Москва, Текстильщики

 

№ 150

 

Мы. 2

 

Соприкасаясь с основаньем

Веществ и свойств большой земли,

Мы входим в это мирозданье,

Словно морские корабли.

 

И, пронося по океанам

Корицу, уголь и металл,

Встречаем поздно или рано

Несущий смерть девятый вал.

 

И если он не опрокинет,

И разобьется под рулем,

То это значит время минет

И мы его переживем.

 

День, ночь. Декабрь 1959 года

Подмосковье. Дер. Жевнево

 

№ 151

 

* * *

 

Пройду через время и страны,

Страданья и скопища книг.

И в памяти, как караваны,

Пройдут эти дымные дни.

 

И много станет в усмешку

Укладываться лица,

И затеряется в спешке

Перед началом конца.

 

Но привкус сегодняшней боли

И ярость за гибель твою,

Я чувствовать буду доколе

Дорог своих не перевью.

 

Ночь, декабрь 1959 года

Подмосковье, около дер. Жевнево

 

№ 152

 

Начало дня

 

Светает. Белые деревни

В холмах разносят мык коров,

В воротах заспанной харчевни

Хозяин двигает засов.

 

Собаки брешут. Сосны гасят

Дорожки призрачной луны.

Все меньше в каждом новом часе

Статичности и тишины.

 

По избам крики ребятни,

И в печках ранний шум полен,

И сосны канули в огни.

А это значит – начат день.

 

Утро. декабрь 1959 года

Подмосковье, около деревни Жевнево

 

№ 153

 

Арлекины

 

По стенам смотрят арлекины

И не поймут, откуда здесь

Рассвет такой бездумно синий

И что находится окрест.

 

А их создатель и бродяга

На шкуре дремлет у огня,

Сквозь сон он слышит, арлекины

По синим стенам гомонят.

 

Утро, декабрь 1959 года

Подмосковье, около деревни Жевнево

 

№ 154

 

Темный дом

 

R.S.

 

По темному дому гудит тишина –

По синим залам бродят тени.

Души взвешивает сатана

И заглядывает в ценник.

 

Мятые шкуры чертенят

Изогнулись в полупоклоне,

Без звука приносят верный яд,

Подсаживают на подоконник.

 

Бесшумно подкатывают авто

К чугунному переплету.

А этот пешком пришел в чертог –

С расчетом и без расчета.

 

У синих стен голубой платок,

Отчаянье сводит губы,

Если бы ведал тот, кто

Пишет стихи и любит.

 

Когда же с лицом, белей полотна,

И с решимостью ребенка

Она подойдет, то и сам сатана

Усмехнется злобно и тонко.

 

И обозначится четко след

Безумно красного света,

И в сердце врежется, но поэт

Никогда не напишет про это.

 

25 декабря 1959 года

Москва, библиотека им. Ленина

 

№ 155

 

* * *

 

R S

 

Дом, сколоченный наскоро, –

Этой ночи ковчег,

В нем таинственно-ласково

Полюбил человек.

 

Пламя древнее веяло

Золотую золу

Время верное кануло

В золотую смолу.

 

Плыли губы горячие

И спокойная грудь,

И могли ли иначе мы

Эту ночь повернуть.

 

Заповедную силою

Тугого бедра

Ты не просто красивая

И немного хитра.

 

Мы эвклидовы линии

Океана прибой,

Мы как лезвия синие

Скрестились с тобой.

 

Ожидали нас заросли

Городов и дорог,

Ты устала и слабостью

Погасила восторг.

 

Я позвал, ты печальная

Не хотела идти,

И слова изначальные

Застыли в груди.

 

Но скитаясь по городу,

Вспоминаешь ковчег,

Где так сильно и коротко

Полюбил человек.

 

28 декабря 1959 года

Москва, Текстильщики

 

№ 156

 

Новый год

 

Придет мужик села соседнего

Свиное мясо принесет –

Он выложится до последнего,

Но будет весел Новый год.

 

А в ожидании урочного

По тесным клетям и саням

Расставит атрибуты ночь его

И приглашения гостям.

 

И вот торжественно и радостно

Переплывает стол в январь,

И гармонисту – ну-ка, мать честна,

• Давай разэдакое жарь!

 

И на дворе ветла безлистая

У перекошенных ворот

Уж наблюдает, как неистово

Вступают люди в новый год.

 

29 декабря 1959 года

Подмосковье, около деревни Жевнево

 

№ 157

 

Двое с кошкой

 

Баллада

 

Ю. К.

 

Домишко дымный прячем зарево

В сараи, сосны и снега.

В пазах проглядывает старь его

И лижет сохлые бока.

 

Приют двоих и кошки дремлющей,

Висящей в сетке на гвозде,

Довольны ну хотя б затем еще

Что при своем она хвосте.

 

А то случится, что закончится

Над италийской книгой труд.

И поразвлечься и захочется,

Да напрочь хвост и отрвут.

 

Домишко дымный прячем зарево

В сараи, сосны и снега.

В пазах проглядывает старь его

И лижет сохлые бока.

 

30 декабря 1959 года

Подмосковье, Истринский район, ок. дер. Жевнево

 

Тетрадь № 14

Первая тетрадь 1960 года

 

№ 158

 

Музыка

 

Припасть, застыть, остыть, остаться –

Вторым рожденьем в эту оргию –

И откровенным святотатцем

И победителем Георгием.

 

Разлиться в плоскости и клавише,

Брести по сумраку свинцовому,

И миновать большие лапищи,

Незлобно рассмеясь в лицо ему.

 

Припасть до полного забвения

Вторым рожденьем в эту оргию –

И вывернуть себя в мгновение

Копьем святейшего Георгия.

 

1 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 159

Снег

 

По снежному городу – человек –

Утлой улицей ветер воет –

Их было двое.

С неба

Снег

Утлую улицу в плесень.

 

Дворники, дворики –

Никель колес, крыльев эмали

Кинуты

Никнут в улицу

Как в дневник,

И вскрик

• Не мало ли? –

 

Снег,

Снег,

Снег.

 

11 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 160

 

* * *

 

Художник проживет недолго?

Мольба пустых мольбертов.

Ржавый мастихин.

Сияние стекла.

Слиянье капаль.

Замкнута аорта –

Акварий всех стихий.

 

Художник проживет недолго,

Когда в глубоких днях

От Бога и от чорта.

 

13 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 161

 

* * *

 

Скорей по мастерской –

В мускат листов и клавиш.

Восток лови у стен –

Благоволи на волос

Стоять от слова к славе,

С тем,

Что завтра стравишь

В оторванную кость слонов и клавиш.

 

14 января 1960 года

Москва, Садовое кольцо, улица Чайковского

В доме Шаляпина у Ильи Цырлина.

 

№ 162

 

* * *

 

У плеса ласк – скитаньями,

У повести вестей – без стона

Пляской воинственной африканца.

 

14 января 1960 года

Москва, ул. Чайковского у Ильи Цырлина

 

№ 163

 

Уоту Уитмену

 

В сыпучий скит песка –

Страницей речи дроворуба,

Перекликаньем лошадей,

Ударом топора.

И встретить рост травы,

Как символ Бога Ра.

 

14 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 164

 

Носорог

 

Коричневое тело

Черное тело,

Черны ноги и грудь,

Протяжный блеск глаз.

Черное тело,

Белое тело,

Хижина листьев банана и парабеллум.

Зеленая жуть

Пузырей болота.

Серое тело.

Фырк рогоносца чащи.

Сонное чрево удач –

Ярость тревоги с зарей

Шитая тыщей

Щитов

Черное идолу вопль.

Белое –

Пел ему

Парабеллум.

Серое тело троп

Выторговало

Протяжный блеск глаз.

 

14 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 165

 

* * *

 

Плеском мускулов в крови

Не за скаты опустений –

Выверт воркота крови –

Суть – стихание растений.

 

Листопады по стопам –

И беспамятство на допуск,

Тень кликушеств по кускам

На сошествие не к сроку.

 

У излучины раскопок

Черепки больных лачуг,

День, нанизанный на рокот,

Вырывается из рук.

 

17 января 1960 года

Москва, Текстильщика

 

№ 166

 

* * *

 

Л.М.

 

Любовь спокойная –

Плескать ее в ладонях,

Разлить на сталь и выстоять как миф,

Воспитанный в законах и агониях.

 

В зеленые растения стихов

Внести голубизну и беспокойство,

Раскрепостить нетронутое свойство

Пусть пострадает вечный Голиаф.

Лишенный головы и каблуков.

 

Стигматы откровения во лжи

Вползают на живые изваянья –

Но что за дело мне до них, скажи?

Когда в любовь твою я бесконечный странник.

 

19 января 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 167

 

* * *

 

Л.М.

 

Словно струны, трону строки –

Бело-синий блеск белков –

Тени виснут с потолков.

Ты протягиваешь руки.

 

Трепет тела у плеча –

До петли не запрокинуть,

Только строки-струны тронуть

Затеряться невзначай.

 

Бело-синий блеск белков

Тонет в тени потолков.

 

1 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 168

 

* * *

 

Спокойная речь проповедника

По избам горела сине –

Словно прутья лозины,

Путалась в шопоте сплетника.

 

Всполохи и сияния

Ее уносили ветры.

А навстречу пьяный

Черные мотоциклеты.

 

Всполохи таяли избы,

Звенели браслетами руки –

И заползали в избы

Горячие темные слухи.

 

3 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 169

 

Балаган

 

Картонные марионетки

Вздрагивают на нитках,

Пепельные блондинки

Спешат в золотых каретах.

 

Белые арлекины

Своим изменяют дамам.

Длинные лимузины

Вечером ждут у балета.

 

Картонные марионетки

Вздрагивают на нитках,

И может, находят где-то

Утерянное с годами.

 

6 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь № 15

Вторая тетрадь 1960 года

 

№ 170

 

* * *

 

Солью случайные слова

На чет и нечет, обозначив

Глухие россыпи левад

И незадумчивых каначек.

 

По чердакам и на кресты

Разломан глаз шизофрении,

И стук костей, и ветра стык

Четырехстенной тирании.

 

Там черной магии зеркал

Свечение и колебанье –

Когда мучительно алкал

Смиряющего одеянья.

 

На темной памяти старух

Оставит умопомраченье

Про выбор десяти из двух,

А не про смутное леченье.

 

Но за вторым скрывая бред,

Он может быть переиначит

Глухие россыпи левад

И незадумчивых каначек.

 

То оголтелый Готтентот

Приказом царственного жезла –

Но так мучительно введет

Себе на лезвие железа.

 

12, 14 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 171

 

* * *

 

За баррикадами тайги,

Минуя дикое успенье,

Рвать и метать под каблуки

И кости выстелить костями.

 

Пусть опрокидывает зверь

Свою тоску диабазы –

Он темный мой единовер.

И рвет жакан живое мясо,

 

И рвется ветром рыжий жгут,

И погибает от свободы –

И люди сна и мяса ждут

Перед последним переходом.

 

14 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 172

 

* * *

 

Захлебываясь и срываясь,

Лелеет март свои снега –

Неразличимое пока

Исходит выростами завязь.

 

Но он размеренно возник –

Уже бунтует хромосомы.

И набухают влагой клены

Перед мистерией весны.

 

17 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 173

 

Женщине

 

Я на твоей груди прочту

Тысячелетние извивы –

Путями млечных простоту

В почти горячечные зовы.

 

И в брод форсированный бред

Вернется и не за горами

Дарованное в ноябре

На обречение снегами.

 

Не обручение за страх.

Прямою верой неофита

Найти в закушенных губах

Следы паросского кальцита.

 

И за прочтение и вход

Железной волею скрижалей

Меня незримо наречет

И не пропустит в пасторали.

 

Но я твоей груди зачту

Тысячелетние извивы

И запрокину простоту

В почти горячечные зовы.

 

18 февраля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 174

 

* * *

 

С карманами, полными хлеба,

В зеленые зрелища лоджий –

Белее и благолепней

Бежали богинь плодородий.

 

А к тем приходили часто

Под вымершие параллели,

И жертвенники Дионису

У ног обнаженных горели.

 

Выстраивали затишье

Локонами лекала,

Ласковее развалин,

Выстроенного выше.

 

Стебли полые шумом

Проводники сокровищ –

И скажут про нас, безумных,

Погибли при катастрофе.

 

29 февраля 1960 года

Москва, Моховая ул, Библиотека им. Ленина

 

№ 175

 

* * *

 

Он тоже не был обойден

Метелями и лихорадкой

В холодном лежбище корон

Империй чопорных упадком.

 

Огонь раскидывал листы

Под колесницей властелинов

Зовут игральные вальты

Себя инфантами поныне.

 

Он тоже бесконечно горд –

И, отвечая на поклоны,

Неколебимо возведет

Свои вандомские колонны.

 

1 марта 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 176

 

Акростих

 

Юдоли павшие забавы –

Раскаты ветреного дня.

Интерполяция конклава

Юстиц-коллегия огня.

 

Когда смыкаются законы,

Ошеломляя белизной,

Сказуемые терриконов

Торопятся под навесной.

 

Руно изношенное титры

Окантовали в серебро –

Веди палящую палитру

Учтенную на электрон.

 

1 марта 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 177

 

Сонет потере смысла

 

Часы теряли всякий смысл,

За исключеньем в механизме.

Не коромыслами из числ,

А, тот, который тоже признан.

 

Прыжки по стульям на диван,

Густые росписи по лаку –

Встревоженный орангутан,

Определявшийся Бальзаком.

 

Выравниваясь по часам,

Тирады тоже потеряли

Свой смысл. И возгласы – сезам! –

 

Не откликались в минерале,

Но в унисон весам и снам

На маятниках ликовали.

 

2 марта 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 178

 

* * *

 

Л.М.

 

За дымоходы да раструбы

Дыхание и хрипота –

Весны пылающие губы

У обнаженного листа.

 

И заслоняются весною

Базары камер и казарм,

Когда склоняешь надо мною

Свои зеленые глаза.

 

13 марта 1960 года

Москва, тюрьма № 1 “Матросская тишина”

 

№ 179

 

* * *

 

Борцам невечно будет слава –

Остынут руки на дубье

И будут праздновать заставы

Во имя Пирровых побед.

 

Замах литого человека

На суд и лепет площадей –

И чей-то грустный возглас – Эка! –

И чей-то шепот – Пощади! –

 

А на пластины гололеда,

Хотя вожди не опостылели,

Ложатся четкие разводы

Предупреждением Бастилии.

 

14 марта 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 180

 

* * *

 

Когда нечастые звонки

Как выплеск лоска лебедей,

Их очертания тонки,

так телефонные звонки,

Как быть или не быть беде.

 

Когда подтеки на стекле,

Там зарешеченный апрель

Заброшен в каменную клеть,

когда удары на стекле,

Подобно – быть, но не иметь.

 

Когда последний часовой,

И риск под уличный раскат,

И стаю белых на убой,

и неподвижный часовой,

И неподвижный циферблат,

И трубы, трубы лебедей –

Иметь и быть, но быть беде.

 

15 марта 1960 года

Москва, тюрьма № 1 “Матросская тишина”

 

№ 181

 

* * *

 

В ряды арго, сияя фиксами,

В ништяк на каменном бану,

Они ходили только чистыми

Не за позорную шпану.

 

Но так бывало и законники

Не вздрагивая и дорожа

Бросали брань на подоконники

Других на лезвие ножа.

 

В ряды арго не аргонавтами,

Но проходили короли,

Когда ханыгами завзятыми

Туземцы Огненной Земли.

 

17 марта 1960 года

Москва, тюрьма № 1 “Матросская тишина”

 

 

 

Тетрадь № 16

3-я тетрадь 1960 г.

 

№ 182

 

Лунатик

 

По обнаженным сучьям вереска

На черепичные тетраэдры –

В разгар заброшенного шелеста

Тропой ведуний и неправедных

Он, обреченный на влечение,

Не облаченными ночами

Ступает тихо кирпичами

И усыпленными качелями.

 

И от нее отречься мог ли он?

• Как стынут блики меловые –

Пока жестоким чьим-то окликом

Не будет сброшен в мостовые.

 

17 марта 1960 года,

Москва, тюрьма № 1 “Матросская тишина”

 

№ 183

 

* * *

 

По длинной лопасти весла

Скользит случайная медуза –

Ведут на верные места

Косые с мачты паруса

И у руля брезентоблузый.

 

А за гудящею грядой

Нахлынут белые туманы –

Горячий запах медвяной

Сведет с ума и на ладонь

Допустит действие дурмана.

 

По длинной лопасти весла

Скользит случайна медуза

Пригонит в верные места

Разорванные паруса

И мертвеца в соленой блузе.

 

18 марта 1960,

Москва, тюрьма № 1 “Матросская тишина”

 

№ 184

 

Стихи о домашней птице

 

Живое существо глядит из мешковин

Трехвекий глаз на уровне помета.

Из белого и костяного черепа растет

И отваливается грязный гребень.

Изломы выбитых суставов и костей

За вшивым опереньем.

Живое существо не потеряет

Моим рукам большое равновесье.

И обнажится красный обрубок шеи.

 

26 марта, 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 185

 

* * *

 

Недолговечность – бич воителя.

Врастая стрелками копыт,

Когда последние не видели,

А предпоследний позабыт,

 

Срывая части карабинные

И досылая бремя гильз,

Она является за спинами

Со взмахами наперевес.

Лицо омоется озерами,

След затеряется во мхах –

Блуждая между косогорами,

Приподнимаясь в стременах,

 

Не обнаружить с белой лошади,

Куда придется повернуть –

И доходя не до хорошего

Тайга раскалывает суть.

 

По серпантину и курумами

Спешить и бешенство нести,

Пока за кедрами угрюмыми

Закат и холод не застиг.

 

И снова с каменного идола,

Глаза ладонью заслоня,

Увидеть бивуак воителя

И расседлать на нем коня.

 

1 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 186

 

* * *

 

Это будет прыжок…

Оголенное время настроит

Прорастающих дней и растений зеленую жизнь, –

В лабиринты дорог и непрочные радуги кровель –

В лабиринты дорог голубых и забытых отчизн.

 

Это будет разлив…

Наполняясь печальною песней,

Два начала души затеряются в поле и пыль,

И в неслыханный миг обнаружится трепетный вестник,

И пробудится в жилах романтик и следопыт.

 

Это будет раскат…

И тогда переполнится иго, –

Обрывая листы, в лабиринты дорог голубых –

И в конце, закусивши горячие губы до крика,

Оказаться рабом и забыться в ладонях рабынь.

 

5 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 187

 

* * *

 

Исходит туманами осень –

Как жаворонками тает,

И некуда деться колосьям

В своем голубином Китае.

 

Лесами и реками прожит,

И благословенный холмами,

Бреду золотым бездорожьем

По вымыслам Ерусалима.

 

И буду я весел и  краток,

Под небом, бегущим полого,

Зайду в небогатую хату

Испить молока и ночлега.

 

7 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 188

 

* * *

Посвящается Е. Т.

 

Нас выручают поезда

И города далекие,

Когда в тупик заводят дар

Целованные локоны.

 

Дороги рвутся из кают,

Зеркал купе и тамбуров,

И жилы в воздух раздают

Закованное в ампулы.

 

На лоскуты лесов и сел,

На бревна телеграфные

Уже такой же черт нашел

И озаренье ратное.

 

И новый город у колен –

Зароненное в розницу

Расставит сотнями у стен

Рабочих и колхозников.

 

Но чьи-то темные глаза,

И синева случайная

Отбросят на сто лет назад

И снова память ранена.

 

И снова бешеный налет

Стихами по бессоннице

Сегодня нечет, завтра чет

И снова сердце стронется.

 

Тогда забудется оскал

Штыков за водоемами,

И только радости раскат

Нечастыми изломами.

 

Дороги рвутся напрямик,

Мостов настилы тонут и

В глаза проник, к губам приник

Любимый и непонятый.

 

И все забудется, когда

В уста, глаза и локоны…

Но не изменят поезда

И города далекие.

 

23 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 189

 

* * *

 

Где-нибудь в заброшенном Бийске

День дышал дорожною пылью –

Мы любили мадонн Майоля,

Мы любили мадонн сибирских.

 

Это было спокойно и просто –

Как желание линий чресла,

Как волнение жизни русла,

И восходы пожаров веста.

 

Где-нибудь в городах сибирских

Дышит вечер молвой российской

Мы любили мадонн Майоля,

Мы остались в мадоннах Бийска.

 

25 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 190

 

* * *

 

Болен насквозь. Встревожен и распят.

На аккордах лояльных сонат.

Полной чашею слезы и ласку

Полной мерою мор и глад.

 

Полной мерою мир и мебель,

Нафталин, кружева и пыль

День уходит, как быль, нелепый,

День ушел, нелепый, как быль.

 

И уже не придется о прочем.

Был нетверд и банален – смерд.

Болен был и диагноз точен.

И неопровержим, как смерть.

 

26 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 191

 

Акростих Малютину

 

№ 192

 

Акростих Илье

 

Цветов отточенных и метких

Искатель выплеском лучей,

Раститель очертаний редких,

Лелея звонкое мечей,

Исход ристалища земного

Неси и заново раскрой

У новых выходов вещей.

 

29 апреля 1960 года

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь № 17

4-я тетрадь 1960 года

 

№ 193

 

* * *

 

Ценою линии гуаши

Вернуть и день и час земли

Застывшей в северном затишье

Ущельем выщербленных плит.

 

Ценою времени и ласки

Спаять спокойную строку

И изваять пещеру Карста

Как пистолетное к виску.

 

Ценою линии гуаши

Вернуть и день и час земли…

И час, как вечность, будет страшен

И день, как выстеленный лист.

 

3 мая 1960 года

Москва, Сокол

 

№ 194

 

Окраины

 

Игорю Холину

 

Непросыхаемая грязь –

Порок окраинных вечерий.

Ее безвыходная власть

Ее безвыездная челядь.

 

Сличая числами и так,

Войти в расчеты частоколов,

Где разговорами собак

Заливисто и бестолково.

 

За переездом серый дым,

Сухая карта заготовок,

И дом, отысканный с трудом

У отбеленных одностволок.

 

Изгиб раскованной петли

Заставит выстучать, и если

Застанет стынущий отлив,

Войдешь в косящиеся веси.

 

И здесь, у низкого окна,

Оконной рамой загребая

Ростки обугленного сна

Росу еще сырого рая

 

Увидеть явное, как трон

Всея Руси и  самодержца…

За переездом между строк

Сдержать дыхание и сердце.

 

Изгиб раскованной петли

Счеканит звонкою монетой.

Чего счеканить не могли

Чья песенка была пропета.

У сглаженного парапета

И разлинованной земли.

 

8, 10 мая 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 195

 

* * *

 

Расцвели тополя неуклюжие –

Ветер в ветви упрям и упруг.

По оконному синему кружеву

Белых рук красота да испуг.

 

Неопрятное серое старчество

Пересуды ведет у ворот –

Лоскуты, отбеленные начисто,

Молодая хозяйка берет.

 

Чирк и посвит и ссоры птичьи –

И горячий солнцеворот,

Воздымая до неприличья

молодую хозяйку берет.

 

10 мая 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 196

 

На смерть Б.Л. Пастернака

 

Поросли пасторалей

Ладогой левых рук

Долго ли вы играли,

И слушали их игру?

 

Печальные слухи вили

Свое голубое гнездо,

И с голоса струн

Подернется степь ковылем

Как голосом ремесло.

 

Долго ли?

Долго ли?

Долго?

Разноголосица бреда.

И горе в лесах прогоркло,

И в городах померкло.

 

И крылья ломает Леда

Сколько же?

Сколько же?

Сколько?

 

2 июня 1960 года

Востряково Киевской железной дороги

 

№ 197

 

* * *

 

Градостроителям хвала –

Их подвиги неисчислимы –

От завитого Покрова

И колоннад седого Рима

 

До силикатных плоскостей

Периода социализма,

Когда, не закусив локтей,

В морской залив ультрамарина

 

Тишайшим оком укреплен

От завихрений и подъема,

Какой-то муж без подоплек

Преодолеет мысли дома,

И по созвездию колонн

Шарахнет выспреннейшим дивом.

 

А те войдут под потолок,

Чтоб приобщить себя к счастливым.

И новоселы свой восторг

Ноздрями примут у стаканов,

И каждый станет очень строг

И добр к отсутствию изъянов.

 

Градостроителям хвала –

Их подвиги неисчислимы –

Бело-панельная Москва

Цветы Кремля и Покрова –

Упрек седым руинам Рима.

 

8 июня 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 198

 

Октябрь

 

Октябрь запрокидывал головы пьяным,

Был весел и бодр, как на всяком пожарище,

И всякому дому, тоской изваянному,

Был самым верным товарищем.

 

И тот, кто прошел с выражением классика,

Тоже спешит по асфальту –

И потускнелая временем свастика

Выглядывает из-под фалды.

 

24 июня 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 199

 

* * *

 

В тюрьме или вагоне поезда

Один дозор, одна тоска,

И нам, привыкшим, уж не боязно

Раскрепощенья не искать.

 

Дороги тянутся по Западу,

Дороги рвутся на Восток –

И был обязан только запаху,

Что излучал лесной цветок,

 

И стал обязан каждой малости,

Твоей, прошедшей сквозь меня –

И потому теперь без жалости

Беглец и, может быть, маньяк.

 

Я не найду тебе прощения,

Маньяк, как и должно быть, лют.

Я не найду тебе прощения,

Но проклинаю и люблю.

 

28 июня 1960 года

Украина, Конотоп

 

№ 200

 

* * *

 

Посвящается художнику Володе Яковлеву

 

Ступай по острым раковинам берега,

И опустись в соленую волну,

Старинный путешественник Америго.

 

Там море, уносящее ко сну

Суда за голубыми горизонтами,

И крабы, проходящие по дну

Походками размеренно-резонными.

 

Старинный путешественник Америго

По берегу прошелся неуверенно,

И опустился в синюю волну.

 

3 июля 1960 года

Украина, Одесса

 

№ 201

 

* * *

Володе Яковлеву

 

Золотые голуби олеографий

Разлетелись по стенам квартиры –

А новых жильцам не потрафят

Наивные рассказы детективов,

 

А новые жильцы на скалах

Нарисуют цветы и листья.

И к морю сойдут устало,

И в море омоют кисти.

 

И очень скоро уедут.

И только цветы на скалах

Расскажут о них устало,

Расскажут морю и ветру.

 

4 июля 1960 года

Украина, Одесса, Аркадия

 

№ 202

 

* * *

 

Опрокинув белое тело

На морской песок,

Он встает, обожженный, как глина.

 

Опрокинув желтое тело

На морской песок,

Он горячий, как глина.

 

Опрокинув красное тело

На морской песок,

Он звенящий, как глина.

 

Опрокинув синее тело

На морской песок,

Он седой и старинный.

 

8 июля 1960 года

Украина, Одесса, Аркадия

 

№ 203

 

* * *

 

Упавший судорожным взглядом

В косые вырезы равнин,

За железнодорожным платом

Все так же будешь ты раним.

 

Но за пролеты километров,

И сны трефовых королей,

И полуночие райцентров,

И горы бута и цемента,

И ранги ржавых костылей.

 

И проходя по дну орбиты,

Прильни к созвездию магнита.

 

11 июля 1960 года

Украина, Одесса, Аркадия

 

 

 

Тетрадь 18

5-я тетрадь 1960 года

 

№ 204

 

* * *

 

Ядовитым кадмием облиты

Теплые июльские поля

Вышли на железные орбиты

Избранных рукою москаля.

 

Семафоры и стальные стыки

Поезд досылают в горизонт –

И уже не возгласы и звуки,

Но металл, и ветер, и озон.

 

Все определенное не к сроку

Выстучит рыдающий разгул

И прикладом вскинется высоко,

И ответит пулей караул.

 

18 июля 1960 года

Украина, Днепропетровск

 

№ 205

 

Осень

 

Вадиму Столляру

 

От воя августа стынет кровь.

А сентябрь бросает тела крон

В голубые реки дорог.

 

А сентябрь бросает тела крон

В голубые ливни дорог.

И октябрь – молодой фавн.

 

Он уходит туда,

Где ноябрь затонул в золотых водоемах льда.

И декабрь теряется в мертвые рощи дорог.

 

5 сентября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 206

 

* * *

 

Валентину Хромову

 

Самострелы седых часовен,

Нацеленные в лиловых зверей неба,

Над вами свинцовый верх скован

И земля ваша – чешуйчатая рыба.

 

Бородатый вестник приходит по болотам –

В руках охотно дымится железо,

Шкурами и эхом обмотан,

Пенькой обвязан.

 

Его товарищи пили зелье,

Его товарищи жили ладно,

Когда подошло другое веселье,

В хоромах с перекладиной.

 

Бородатый вестник проходит по болотам.

Мимо самострелов серых часовен,

Час не ровен.

Он заснет на теле чешуйчатой рыбы,

Провожая лиловых зверей неба.

 

28 сентября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 207

 

* * *

 

Мой полумертвый друг не вздрагивал глазами

Привиделось ему, что череп выпал в пол.

И странное названье “Мукузани”

В обрубке шеи умерший нашел.

 

И тонконосый карлик сразу замер,

И ждал, облокотившийся на стол,

И вдруг какой-то незнакомой даме

Смертельный яд подсунул – валидол.

 

И снова замер в странном ожиданье.

А в параллелях, белых и косых,

Уже как полуночное преданье

Свисали обнаженные часы.

 

26 сентября 1960 года

Москва, Грайвороново

 

№ 208

 

* * *

 

Закатом облюбованный старик

Упал на дно холодной лодки.

Матрос опустит бледный лик

При виде своей находки.

 

“Летучего голландца” участь

Подстерегает нас, как эхо.

Дельфин щекочется в уключины

Матросу не до смеха.

 

Когда же в деревянных латах

Увидим часть ночного танца,

Нас повстречает у заката

Старик с “Летучего голландца”.

 

18 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 209

 

* * *

 

(стихотворение 1 из цикла “Снежная королева”)

 

Сегодня снег заставил стынуть

Неподготовленных к зиме,

И разделил все то, что с тылу,

Как педантичный землемер.

 

И перешел за край поселка,

и будет верно в том краю,

Где мы до этого задолго

Судьбу расчислили свою.

 

19 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 210

 

* * *

 

(стихотворение 2 из цикла “Снежная королева”)

 

Крутись, заколдованный шарик, –

Карманное детище мозга –

Сегодня мы в белом угаре

Плывем на последней повозке.

 

Ведет колея по асфальту,

Проносятся черные “зимы”

Дороги улицы залиты

Потоками пилигримов.

 

19 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 211

 

* * *

(стихотворение 3 из цикла “Снежная королева”)

 

Усталое тело положит

Приехавший издалека

Он проговорился – о Боже! –

Какая тоска!

 

На каждой кушетке и сеансе

Он умер, но вновь,

Как розовое на фаянсе

Играет любовь.

 

И странствуя в поисках Бога

Своей теплоты,

Отыщет пустую свободу

И белые льды.

 

20 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 212

 

* * *

(стихотворение 4 из цикла “Снежная королева”)

 

На вымпеле Белых медведей

Горит боевая звезда, –

• Давай-ка с тобой поедем

Куда-нибудь вон туда.

 

• Ах, что я там не видала,

В дикий такой мороз,

Разве что под одеяло

Залезет ко мне эскимос.

 

20 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 213

 

(стихотворение 5 из цикла “Снежная королева”)

 

Упрямый инвалид-уродец,

Протягивая руку к даме,

Не знал, что он плюет в колодец,

В пустыне между городами.

 

Его спугнул морозный ветер

И не считая тех достоинств,

Которых много есть на свете,

В нем не хватало воинств.

 

19 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 214

 

(стихотворение 6 из цикла “Снежная королева”)

 

Королева снежная смеется,

Тело королевы нарасхват,

Ей наверняка не приглянется

Участь обескровленной Стюарт.

 

Люди здесь иначе не привыкли,

И, не богоборствуя напрасно,

Белыми страницами энциклик

Покорится северная паства.

 

20 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 215

 

(стихотворение 7 из цикла “Снежная королева”)

 

Пройди по бульварам столицы

Холодный отрезок пути

И у людей в поясницах

Здоровья залог разгляди

 

Ведь будет для всех находкой

Спасительнейшая ложь

Когда и ты за решеткой

В белой стране уснешь.

 

20 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь 19

6-я тетрадь 1960 года

 

№ 216

 

* * *

 

Кувшин о деревянный пол ударь.

Вещам приснилась чехарда.

Дневник огня –

Мой утренний алтарь,

 

И щель в полу,

И твердая вода.

Играет в абрис черт.

И ложку мимо рта.

 

Соседство сердца там.

Насилие аорт.

Кувшин погнувшийся серебрян, но не тверд,

Как мысли дам.

 

В белесый мир

Вползают холода –

Разбитый реомюр

И твердая вода.

 

22 октября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 217

 

* * *

 

Пустые глазницы разбуженных птиц

Прошел муравьиный лев.

А мимо люди с печалью лиц,

Выдерживая гнев.

 

И князь сказал – Умрем – победим! –

Согласие трех голов.

Дружины клич, татаров рев,

И Сергий – победа сим! –

 

И князь сказал – Во что бы то ни

Стало, должны мы! –

И шелом снял, и наклонил

Голову, днем омыт.

 

И битва была, и слава Орды

Развеяна по холмам,

И втоптана в каменные следы

С навозом кровь пополам.

 

И Дмитрий-князь лежал недвижим.

С выражением тыщи лиц –

А мимо люди с печалью птиц

И Сергий – победа сим!

 

2 ноября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 218

 

* * *

 

1 часть

 

Веет белая-сиреневая пыль

Через княжий ковыль.

 

Колок ветер по ноздрям,

Сух –

А мороз во степях

Двух.

Плачет ветер в голосах

Стерт,

А мороз в фонарях

Желт.

Воет ветер в мостовых

Трех,

А мороз в кенарях

Сдох.

 

Трое летят

За ними буран –

Звонари спят –

Колокол бьет –

Каких городов,

Каких стран

Трое летят –

Подков звон,

За ними буран

Следы метет.

 

А по граду

свеч

Только псами люд,

Да по ладу

Течь,

Как девки поют.

 

Зеркала гудят –

Свечи горят –

Воронье летит

Да по три в ряд.

 

А у бабок

Страх,

А у мамок

Дрожь –

Во всех вечерах

Этот нехорош.

 

Крест дубов,

Бог там,

По  куполам

Идет буран.

И нет огня у лампад.

И звонари спят.

Звонари спят –

Колокол бьет –

Каких городов,

Каких стран

Трое летят –

Подков звон?

За ними буран

Следы метет.

 

2

 

Утрами

Слюда заморожена,

Девичья снами

Заворожена.

 

По первым петухам

Бел восток,

По другим петухам –

Ал восток,

По третьим петухам –

Солнце встает.

 

Солнце встает

В глаза не бьет.

Звонари спят,

Да бурана нет.

 

А и сам – сот

На пядь

В куполах,

На пять

В золотых

Золотых верхах.

 

Только крика не тронь,

Только плача не слышь –

С каких сторон,

Да с каких стран

Шумел ковыль,

Налетал буран?

 

Среди прочих дел,

Среди прочих бед

Во княжьем доме да княжны нет.

 

Был мороз в фонарях

Желт,

Был мороз в голосах

Стерт,

Был мороз в мостовых

Трех.

Да каких сторон,

Каких стран,

Налетал буран.

 

2 ноября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 219

 

Памяти Саши Камышова

 

Его глаза не отражали

Ни свет, ни воздух –

И лишь образчиком печали

В морозных звездах.

 

И лишь следами

Как слезами,

А дальше в верстах,

 

Сильнее самого поверья

Наверно во сто.

 

Его глаза остановили

И свет, и воздух –

И упокоены в могилы

Простых погостов.

 

4 ноября 1960 года

Москва. Текстильщики

 

№ 220

 

Саша Камышов

 

“Я вышел. Медленно сходили

На землю сумерки зимы”

А. Блок

 

Он выходил на темные поляны –

Смыкались полукружия Земли,

Созвездия развертывали крылья.

Гудение ночных аэропланов

Ему напоминало про Орли

И вырастало чувство изобилья.

 

Кружились мотыльки у фонарей,

А там сады и крутизна распада –

И обронил столетьями назад –

• Причем тут Цезарь? Он еврей!

И люди предпоследнего парада

Вступили в предпоследний вертоград.

 

22 ноября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 221

 

На А. Вознесенского

 

Как у нашего Андрюшки

Девки-нюшки да подружки.

 

Ах, чтоб тебя, чтоб,

Они прыгают в сугроб.

 

А одна задержится

За него подержится.

 

А еще одна поет –

Анюточка в клеточку –

• Мой миленок-вознесенок

Стоит семилеточку.

 

Улыбается поэт,

А поэмы-то и нет.

 

А вокруг судентики,

Все в аплодисментики.

 

• Я той же артели

С хрустящим дипломом,

С студенткой в постели

Я тоже не промах.

 

Что же касается стихов моих –

Анюточка в клеточку оценит их.

 

22 ноября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 222

 

Из новой поэмы о Вознесенском

 

 …На колу мочало

А

Вокруг

Сидит на цепочке

Наш

Брат –

И, если бы не пепелил меня испуг,

Я был бы

Микельанджело,

Барма,

Дант…

 

22 ноября 1960 года

Москва, Текстильщики

 

№ 223

 

Африканский сонет

 

Преследуем созвездьем Антилопы

Охотник направлялся на восток.

Алели и покачивались тропы,

Был бог золотоносен и высок.

 

И выверенный прадедами опыт

Стелил пески горячие у ног,

Когда копье взметнуло стада топот.

И день был бог, и путь обратно долг.

 

И голые наследники Апаку

Всю ночь не отходили от костра.

И в губы опрокидывали влагу

Движеньем обнаженного пера.

 

И мучили двуполую собаку

Желание и сытости игра.

 

29 ноября 1960 года

Москва, Моховая ул, библиотека им. Ленина

 

 

Тетрадь № 20

Тетрадь 1961 года № 1

 

№ 224

 

Памяти Ильи Цирлина

 

На темные пороги утешенья

Переместятся темные шары

Глухие, как железный листопад.

В прямоугольниках обугленные крылья

Свои расстелет северный закат.

О, дрожь холодная, обнявшая колени.

 

Каких шагов коронное – Але? –

Игрою пятен в теплом глиноземе,

Сгущением керамик на столе?

Последней трансформацией весомей.

 

Так небо от земли не оторвать

Преодоленьем медленно овала

Прошедший через миллионы врат

Тебя и здесь она не миновала.

 

Железных пятен строен листопад.

Сегодня насмерть в сердце ты ужален.

Вернувшийся по ниточке назад.

 

6 января 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 225

 

Исторический сонет

 

Срывались кони на закат,

И зелье царское дымило,

И обещали мор и глад

Злаченые паникадила.

 

Искал слова молочный брат,

И там, где зарево застыло,

В холодных радугах палат

Монашка темная бродила.

 

Но бич взнесен. Косая птица

Бросает тень на сон полей,

И клонит стебель медуница.

 

И оседлает бремя дней

На исступленный взор царицы

У деревянных журавлей.

 

15 февраля 1961 года

Ст. Сходня Окт. ж. д.

 

№ 226

 

* * *

 

Посвящается Саше Камышову

 

Барышнику спать недосуг.

Сегодня продажа легка.

И выйдет так весел и сух

Узорчатый след каблука.

 

“Откуда он?” – будет вопрос.

Но кепку надвинув на лоб,

Руками на каменный торс

Железные обручи – гроб.

 

Никто не узнает, а все ж

Он был восемнадцати лет,

И стоил не ломаный грош –

Железнодорожный билет.

 

И стоило в медленный час

Прийти и сказать: “Погоди,

Я сын деревянных террас,

Игра у меня впереди”.

 

Потом, как узорчатый след,

Оставить и зависть, и вздох,

И воздух, что весел и сух,

И город, что весел и сед.

 

19 февраля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 227

 

* * *

 

Сверкай, белоснежное диво –

Мой день коронован тобой,

Когда горячо и красиво

Маралы выходят на бой.

 

Когда высота торопливо

Тропою ведет голубой,

Когда золотого отлива

Летящая птица – судьбой.

 

23 февраля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 228

 

Романтический сонет

 

Автомобили, вылетев за мост,

Остановились в домике из стали.

Корабль уюта, верный аванпост.

Проникли посторонние? Едва ли.

 

И вот уже покачивает тост

Ее фигуру в ледяном бокале,

И отдыхает вылощенный гость

В стране любви и нежной пасторали.

 

Под ласкою железного адама

Все четко и необычайно прямо.

Кровь вспыхивает жарко и умело.

 

И абажур качается и тает.

И престарелый канцлер покрывает

Трепещущее розовое тело.

 

25 февраля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 229

 

Поэт

 

Георгию Шенгели

 

Но прежде чем произойдет распад,

Лилиенталь на теплом полигоне

Войдет в глубококрылый аппарат.

 

И слава обнаружится в законе

И к славе снизойдет ее народ,

Народ, не остающийся в уроне.

 

И механизм поймет наоборот

Желание отважного поэта,

И высота предаст и отпоет.

 

Но прежде чем произойдет распад

Последнее преодоленье центра

Травой солончаковой прорастет

Отныне став преодоленьем лета.

 

3 марта 1961 года

Москва, Пушкинская улица

 

№ 230

 

На другой день после смерти Велимира

 

1

 

А завтра день укромней

Вдовицы и теляти,

Разобрано на кремни

Прическа Нефертити.

 

Аз втрое дан,

Вдвое витии.

На брань труда

Во имя России.

 

Азраил – печальный ангел.

Уносил святую грусть.

Снова игры Касабланки

“Я ни пушки, ни танки,

Ни бомбы не боюсь”.

 

2

 

Аз втрое дан

И для него умножен день.

 

Затеряны синие очи

В поляны и воды Севера

С ними ведут хороводы земляны,

И се вера.

 

14 марта 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 231

 

Акростих Терновскому

 

Едва расступится молва

Весна нахлынет: грипп и слякоть –

Голубоглазая Москва –

Енотовидная собака.

 

Но у заставы Ильича

И у Калужской, и Крестьянской

Ютится теплая свеча

Тревожно каплет с кирпича –

Ее загасит хор цыганский…

 

Раздеваются красавицы

На кроватях лежат –

Одеваются красавицы

Вином ворожат…

Соловей, соловей, пташечка

Канареечка…

 

Опять весна, и Пасха в слякоть,

Москва проходит налегке

Уставши петь и пить, и плакать.

 

17 апреля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 232

 

Выход их комнаты

 

Здесь каждая стена – страница бестиария.

Пространства рост – Селена и весна,

И странно голубеющее зарево

Растущее с темна и дотемна.

Здесь каждая стена – страница бестиария.

 

Но вот один прошел, созвездия следя,

И вывел тело за пределы занавески,

Он стал – Печальное Подобие Дождя,

Он был влюблен, но чересчур уж дерзко.

И вот один прошел, созвездия следя.

 

Любого есть приют – Тяжелая Земля,

Дефракция и гибельность паденья.

Не учтены, как видно, были зря

Любого есть приют  – Тяжелая Земля.

 

1 мая 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 233

 

* * *

 

Он лег и просмотрел свои галлюцинации.

И стал так чужд ему квартирный городок,

Где сферы не выходят за порог

Он лег и просмотрел свои галлюцинации,

Своею головой удачливый игрок.

 

Там швейная игла страдает от бессонницы,

Ночной трамвай квадрат стены прогнул

И между линиями идолопоклонницы

Блуждающая вогнутость в плену.

 

Так много обнажилось и обуглилось –

Параллепипед медленно сиял,

А на паркет по граням столько мук лилось,

И холодел бледнеющий овал.

 

И каждой завершенною округлостью

Пересекал подобие дверей.

А там уже собралось много слуг Гвоздю

С личинами и мыслями зверей.

 

Рабы бессмертной и печальной нации…

Но он себя, как тяжесть, превозмог,

В единственной возможной вариации

На каменной тахте удачливый игрок.

 

2 мая – 3 июля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 234

 

Апокалипсис. 1

 

Когда по спирали, со дна океана, огромные рыбы

Поднимутся тускло, пугая своей чернотой,

И темные птицы взойдут металлической стаей,

И синий цветок изойдет аметистовым светом,

 

Ночными дорогами выйдут монахи от Папы,

И ливень размоет следы их на пыльной дороге.

Монахи исчезнут, а с ними старинный апокриф,

И средневековое слово…

 

3 мая 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 235

 

Традиционные стихи

 

На самом краю океана,

Где не было женщин дотоль,

Стоит белоснежно и странно

Фигура, что высек майоль.

 

Над нею полярно сияет

Прозрачная голубизна,

И волны ее отраженьем

Играют с темна дотемна.

 

И рыцарь норвежского флота,

Уснувший за белой грядой,

В селеньи ни Бога, ни чорта

Свой дух посылает седой.

 

Склониться у белого дива,

Холодные бедра обнять.

А звезды стоят молчаливо,

Белеет высокая гладь.

 

И строго, и долго, и странно

Где не было женщин дотоль,

Стоит на краю океана

Фигура, что высек майоль.

 

3 мая 1961 года

Москва, Текстильщики

 

Тетрадь  21

 

Тетрадь 1961 года № 2

 

№ 236

 

* * *

Посвящается Хуннади Айги

 

Как человек преодолел

Три тяготения угла,

 

Как очертания судьбы

Замкнули образ короля

В яйце Колумба,

 

Как у стен Кремля

Расцвели растения Модильяни?

 

Это северное дыхание Востока

Снова проходит

Через губы Аттилы.

 

20 мая 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 237

 

День

 

И там, где ветер промышляет

Отбился лист ягненком стада,

За каждый круг его полета

Ложится солнечная тень.

Законы каменного сада –

Слоны, идущие по лету.

 

Так тихо складывает крылья

И расправляет перья день.

 

21 мая 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 238

 

Акростих Геннадию на книге ящериц

 

Сходя на каждый новый берег,

Найди последнего вождя.

Его золотоносной вере

Гряди подобием дождя.

И каждой призрака лагуне

Раструбы северного дня –

Енотовидных полнолуний

В озоны белого огня

У каждой вогнутости дня.

 

31 мая 1961 года

Москва, Фрунзенская

 

№ 239

 

Сонет Парку Культуры

 

Холмы окружены бездушной бузиной

И мыслями простых пенсионеров.

Шар голубой, то полый, то цветной,

Игрушка для детей и сутенеров.

 

Собрание за порцией пивной,

Созвездие фарцовщиков и стерв их,

Вы выйдите, наверное, с одной?

Да нет, я, к сожаленью, не из первых.

 

Промышленность и мысли ГДР

Рейхстаги тракторов и километров,

Для сытых, и обутых, и одетых.

 

Но кто это проходит через сквер?

Ах, это знаменитый франт и хер,

Один из окончательно отпетых.

 

27 июня 1961 года

Москва, Текстильщики.

 

№ 240

 

Трансцендентальный сонет

 

Л. М.

 

За юбку каждой проститутки

Вольно цепляться каждый раз нам,

И мы меняем год на сутки,

Живем веселым безобразьем.

 

Но вот, в какие-нибудь сутки,

Везет ли, нет ли, каждый раз нам?

Уходят наши проститутки

В постели к фатам буржуазным.

 

И заикаясь от экстаза,

О, становился б день короче,

Он, вислоухий, долговязый,

Ее желает и щекочет

Душещипательною фразой.

О, притягательные ночи.

 

28 июня 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 241

 

Документальная баллада

 

Там за столом сидела жаба

С сухими лапками –

Был взгляд ее косым и ржавым

и мысли краткими.

 

За голубой ее рубашкой

И за погонами

Стальных весов висели чашки

Фараоновы.

 

О, этот день – точнее бритвы,

О, этот нос у рта –

К священнодействию, к молитве,

К обмену паспорта.

 

Здесь каждый жест, телодвижение –

Железный катарсис,

И я молюсь на уложенье

Зеленой скатерти.

 

Но наконец – давно пора бы

Тебе прийти сюда –

Сказала мне большая жаба

И штамп притиснула.

 

И до сих пор я вспоминаю,

Как над погонами

Стояла вечность записная

Фараонова.

 

29 июня 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 242

 

Утренний сонет

 

Посвящается Тане Крайновой

 

Безумные сады полны хмельных стволов,

Биенье и борьба тягучих ароматов,

Перекликанье ласточек и слов.

И каждый шар плода зеленым цветом матов.

 

Отражены овраги, словно сон

В могучем и хрустальном окоеме,

И медленно почиющий в подъеме

Шатровой церкви каменный наклон.

 

Здесь день пройдет, как мамонт или бог,

Замеченный одними облаками,

И вечером опустится на камень.

 

И станет воздух темен и глубок,

И ночь, возженная созвездьем лежебок,

Притянет мир к себе холодными руками.

 

2 июля 1961 года

Москва, село Троицкое

 

№ 243

 

Сонет старому знакомому

 

О, ты, согражданин, прошедший в ресторан,

С тобою столько лет мы хорошо знакомы.

Ты снова тут, в Москве, упитан, как баран.

А скольких же столиц прошел аэродромы?

 

Столетье напролет я зол, и нищ, и рван,

И череп мой горбат от вечной гематомы,

И, неизвестно как, я каждый вечер пьян,

И вечно ждет меня сексот в воротах дома.

 

Но я еще не сдох, о мой согражданин,

Хоть были вы тогда, черт побери вас, ловки.

Я спас себя у Божией Коровки,

 

Мне прозвище теперь веселый алладин.

И вот я прохожу, единожды един

Среди шутов и рыцарей веревки.

 

9 июля 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 244

 

Весна

 

Константин Библ.

 

От клавиш оторвись

Как запоют дрозды,

Не перебей восторженную песню

Земли вечерней, камня и воды,

И чутких трав.

 

Садовник в таинства весенние проник,

Вот дышит под рукой его цветник.

Ладонью взвешивает каждый ком он, чтоб

Тяжелым комом был бы только гроб.

 

Не удивил садовника бы тот,

Кто телом всем припал к его земле бы,

И рвал ее, голодный, вместо хлеба,

Горячий и сгущенный глинозем.

 

О, Софья белокурая, в твоих

Глазах тоска весенняя стоит,

И каждое объятие мое

Ребенку твоему принадлежит.

Таит весну.

 

Но день придет. Осколками, сосуд

Звенящими о землю, соберут.

 

И гроб к ногам сползает, как двойник

Твой черный юноша к тебе навек приник.

 

26 августа 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 245

 

Боги

 

Фридрих Гельдерлин

 

О, тихий эфир, исцеляющий душу

Страданий полную, о золотые лучи

Влитые в грудь мою

Мужеством жарким твоим Гелиос.

 

Добрые боги, беден не ведавший вас,

В грубой груди его не прекратится раздор,

Земля для него темна, и ни радость

Не расцветает ему, и не пенье.

 

Ваша лишь вечная, боги, юность одна

Вливает в сердца чистый и детский смысл.

Только вы сохраняете душу

От мелких забот и ошибок.

 

28 августа 1961 августа

Москва, Текстильщики

 

№ 246

 

Фридрих Гельдерлин

 

Юность

 

 

Когда я ребенком был,

Меня часто спасал Бог

От бича и крика людей.

И тогда я все забывал

и с цветами в роще играл,

И ветры небесных полей

играли вместе со мной.

 

Как душу цветов и трав

Лелеял ты на лугах,

И нежные руки свои

Они тянули к тебе,

Так радовал сердце мое

Ты, Гелиос, наш отец,

И был я как Эндимион,

Любимец твой, о луна!

 

Высокие боги мои

Если б могли вы знать,

Как вами полна душа.

 

А я ведь даже тогда

Не знал вас по именам,

Вы не назывались мне.

Знакомство произошло

Иначе, чем у людей.

 

Но вас хорошо я знал.

Мне был голубой эфир

Понятен, когда молчал.

И плохо я понимал

Значения слов людей.

 

Воспитан на шелесте рощ,

Любить научился я

Между цветов и трав.

 

Я вырос в руках богов.

 

28 августа 1961 года,

Москва, Текстильщики

 

№ 247

 

Осень 1961 года

 

1

За ежиную жизнь телогрейки,

За свинцовую душу белил,

За обрывок веревки на рейке

Проникает – он траурно жил.

 

2

Вот любимая подлинность года –

Осыпаются небеса,

День задолго ушел до захода

Это шутки святого народа

Или белые чудеса.

 

3

Снова смерть золотых великанов –

Голубиное небо тоска.

Наконец, интроспекцией канув,

Удается заснуть, заарканив

Только мысли и числа песка.

 

4

Чье-то девочка счастье искала,

Шла по спинкам кроватей пока

На краю одного одеяла

Не наткнулась на горстку песка.

 

5

Оставайся в природной обложке,

Образумиться каждый бы рад,

Без головка, без ручка, без ножка,

Ты захочешь вернуться назад.

 

6

Сколько траурных слов и знакомых

В биографии каждого дня –

Неужели печальный закон их

Словно осень, минует меня.

 

7

И тогда золотых великанов

Прорастет голубая тоска –

Необычных оставит чеканов

Только мысли и числа песка.

 

11, 23 сентября 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 248

 

Наступление зимы

 

Осенний город наг и тих,

И день находит состраданье

В следах и снах полупустых.

И пешехода тянет в зданья.

 

И дождь необычайно сед,

И обреченный спозаранья,

Кольца Садового браслет

Теряет признаки сознанья.

 

И каждый следующий день –

Набросок четкий и натурный…

Так строго ставит на ступень

Зима холодные котурны.

 

1 декабря 1961 года

Москва, Текстильщики

 

№ 249

 

* * *

Ирпень – это память о людях и лете…

Б. Пастернак

 

Стихи, прошедшие огонь

И горечь ранних поколений –

Живой водою на ладонь

Сквозь знаки траура и лени,

Последним часом в летний день,

Горячей пылью, знойным полднем,

Далекой речкою Ирпень,

Где каждый вечер понят, поднят.

Столичный город – не судьба,

Ему сиять в старинном праве,

Чтобы над головой раба

Ирпень украинский прославить.

Но в том, кто слезы стер с лица,

И в тех, кого и нет на свете,

Живет, и жить ей без конца

О людях память и о лете.

 

22 декабря 1961 года

Москва, Текстильщики

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Тетрадь 22

1962 год

 

 

№ 249 (а)

 

Акростих

 

Вьется пыль из-под копыт –

Оюшки-ой-оюшки,

Лошадь белая летит,

Оюшки-ой-оюшки.

Дядька задом наперед

Ягодицей холку трет.

 

Пыль летит да не садится,

Ягодинка-ягодица.

Только как он ни кричит,

Не могет остановиться.

Из-за этого народ

Цельный день ему орет –

Кой те, леший, не сидится,

Изотрешь ты ягодицы.

ПятницкиЙ.

 

23 января 1962 года

Москва, Текстильщики

(глупые шуточные стихи, не предназначенные для публикования).

 

 

 

№ 250

 

* * *

 

Холодный день идет наощупь

Коньками крыш, углами труб –

И клен во льду не клен, но росчерк

Вошедший траурно в игру.

 

И вот расклеено и взято

Окно в квартиру – минус сто –

Великий дьявол Торквемадо

На гвоздик вешает пальто.

 

И четче крик ребят дворовых,

Где шайба празднует хоккей,

И костенея, бьется слово,

В сухой монашеской руке.

 

Январский день идет наощупь,

Как по Адамову ребру,

обходит только лишь жилплощадь

Вошедших траурно в игру.

 

31 января 1962 года

Москва, Текстильщики

 

№ 251

 

* * * (Коммунист)

 

Пройдите, девочки, и встаньте там рядком,

Я вас, как голубков, сперва пересчитаю,

И горлышки перекушу потом.

 

Ах, кто-то здесь сказал, невинна и чиста я! –

Соображаю нынче я с трудом,

Приятель это ваш приехал из Китая?

 

Да тут уж сколько зим и лет не перечтешь,

Как позвоночки дни отскакивали мелко,

Плохим я быть не мог, поэтому хорош,

А каждому свои и рыла, и тарелка.

 

Квартирка, телефон, покушаешь и спи,

Приснились мне опять сегодня баобабы,

Чтоб Васька был красив сейчас же оскопи

Пройдите ж, девочки, ведь мне начать пора бы.

 

15 мая 1962 года

Москва, улица Горького

 

№ 252

 

* * *

 

Клубится день, лиловей дней лиловых,

На каменный цветник кристаллы пали льда.

Глазницы лижет мгла, и вслед копыт воловьих

Стекает мертвая вода.

 

И птицы странные сидят в ветвях сосновых,

Материален взлет, слоится в нем слюда,

И темный зрак тоски – хранитель темных снов их.

Спускается с небес и падает сюда.

 

И вдруг возникнет свет и в круге молчаливом

Белеет нежно грудь, склоняется над ней,

Парит изгиб руки и полное призыва

Холодное бедро и легкий спад ступней.

 

Но миг святой прошел и исчезает диво,

В наилиловейший из всех лиловых дней.

 

27 ноября 1962 года

Москва, Текстильщики

 

№ 253

 

Апокалипсис. 2

 

Эта белая лошадь так медленно ставит копыта –

Постовой мильцонер не поднимет резиновых рук,

С телевизорных щеток слетают вороны несыто,

Словно тени вершат незаконченный некогда круг.

 

Эта белая лошадь так медленно движет копыта –

У лотошника голос пропал, он пытался окликнуть ее,

У случайных прохожих глаза затерялись в орбиты

И заполнило мысли серебряное забытье.

 

Эта белая лошадь так медленно ставит копыта –

И над городом ярче багровое реет число –

О, как невыносимы, как медленны эти копыта,

О, как зарево невыносимо над нами уже возросло.

 

июнь – 30 ноября 1962 года

Москва, Текстильщики

 

№ 254

 

* * *

 

Дождь проходит пасмурный и бражный

В глубине асфальтовых ночей –

Строит замки мальчик саквояжный

Зажигает точечки свечей.

 

День горит, пульсирует и снова

В ручках замухрышки городской

Ниточка сердечного озноба,

Призрак с саквояжною тоской.

 

Черный огуречик-попугайчик,

Где твоя зеленая тоска…

Шелковые волосы пай-мальчик

Протянул в ночные облака.

 

30 апреля 1963 года

Москва, Текстильщики

 

тетрадь 23

 

первая Шаартузская тетрадь 1963 год

Таджикистан

 

№ 255

 

Молоко

 

За окном смеются люди,

Мухи бьются о стекло,

В чьи возвышенные груди

Молоко уж натекло.

 

От чего жиличка дышит

Тяжело и глубоко?

И стекает вдоль по крыше

Голубое молоко.

 

За окном смеются люди,

Громко радио поет.

Тяжело набухли груди

И наполнился живот.

 

И тихонечко рыдает –

Кисея заволокла,

А наутро молодая

Молоком уж затекла.

 

25-26 мая 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 256

 

* * *

 

В сухой барже гуляет ветер,

Ложится пыль на колесо –

Кто умирает в лет расцвете,

Того на камни понесло.

 

Играй, играй, волна тугая –

Твой друг уходит в глубину,

А там манят и убегают

Уже ушедшие ко дну.

 

Скребись о борт высокой лодки,

Стучи холодная волна –

Ко дню креста и загородки

Ведет простая тишина.

 

И шум моторов вострастает…

Но решки слились на орле,

И в синей дымке тихо тает

Сухая майка на руле.

 

16 мая 1963 года

Паром на Вахше. Таджикистан

 

№ 257

 

Таджикские сны

 

Я в дьявольском саду купил себе арбуз

И расколол его, как существо живое –

И маленький таджик, усат и чернопуз,

Возник и закачал короткой головою.

 

И снова я купил. Три яблока больших

Лежали под моей подошвою стальною,

И мимо тихо плыл седеющий таджик,

И ослеплял чалмы он белизною.

 

И я купил опять. Гранат горел и сох,

И мне в лицо дышал и вздрагивал, а рядом

Священная змея – века ее – песок,

Все целило в меня окостенелым взглядом.

 

Закрой свои глаза, – змее я прошептал, –

Я плавил их не раз – преступные зеркала –

И помню до сих пор мертвеющий оскал,

И то, как эта тварь чешуи замыкала.

 

23, 24 июня 1963 года

Шаартуз. Таджикистан

 

№ 258

 

Осел

 

Ослиные уши спокойны,

Осел не стремится вперед,

И пусть его тело нестройно,

Зато он так громко орет.

 

Осел, поволнуйся немного!

Живешь ты не так, как народ!

Но голосом данным от Бога

Осел только громко орет.

 

Ах, ослик, ах, милый, ах, бедный,

Он пищу плохую жует,

Ах, как это скучно и вредно –

Но ослик лишь громко орет.

 

Философы ставят вопросы,

Живет ли осел, не живет?

А ты бы послушал, философ,

Послушал, как ослик орет.

 

Мучительно ищем ответа,

Толь так ли, толь наоборот?

И тут неожиданно где-то

Наш ослик так громко орет.

 

Но что это вдруг за горячка,

Зачем он стремится вперед?

Там трепетно млеет ишачка,

И ослик там громко орет.

 

25 июня 1963 года

Шаартуз. Таджикистан

 

 

№ 259

Россия

 

Вся наша жизнь прошла в твоих глазах,

И было так кощунственно и строго

Расти и выпрямляться на руках

Усатого грузина-полубога.

 

Потом пришли иные имена.

О, реки вспять текущие под вами

Земля костей темнеющих полна, –

Российскими святыми племенами.

 

И вот я слышу – Боже, сохрани!

Он сохранит, да вы ли сохранитесь.

И снова слышу – Боже, схорони!

А что потом? Варягов добрый витязь?

 

Земля костей темнеющих полна,

Им не пропасть, мы ляжем раньше срока,

Мы оттого святые племена,

Что ты всегда была нам светлоока.

 

Вся наша жизнь прошла в твоих глазах.

И это справедливо, хоть и строго.

Какое счастье вырасти в руках

Усатого грузина-полубога.

 

28 июня 1963 года.

Шаартуз, Таджикистан.

 

№ 260

 

Война

 

Лягушки шлепаются в воду

И припадают там ко дну –

О, пучеглазые уроды,

Я объявляю вам войну.

 

Иду по берегу я тихо,

Крадусь, как будто на разбой,

И вот большая лягушиха,

Она любуется собой,

 

Она довольно раздувает

Свои зеленые бока,

Она и не подозревает

В траве присутствия врага.

 

Беги, большая лягушиха,

Сейчас окажешься в плену –

И лягушиха в воду лихо,

И припадает там ко дну.

 

Я озираюсь, плещут воды,

И, наполняя тишину,

Поют зеленые уроды

И игнорируют войну.

 

29 июня 1963 года.

Шаартуз. Таджикистан.

 

№ 261

 

Литературным мальчикам из ЦДЛ

 

Живые стихи я хочу услыхать –

Живые – как эта трава –

Довольно пустыми словами играть,

Довольно базарить слова.

 

Красивые мальчики пишут стихи,

О, как они любят себя,

О, как им приятны чужие грехи,

И если чужие стихи неплохи,

О, как они тихо скорбят.

 

Игра в биллиард и в пустые слова,

Похмелье с чужого стола –

Красивые мальчики, вам приказать,

И что вы начнете лизать?

 

Ах, мальчики, где и когда и куда,

Вы продали совесть свою?

Живется, наверно, легко без стыда –

А чтоб не случилось какого вреда,

Куда вы бежите в бою.

 

Живые стихи я хочу услыхать,

Живые, как эта трава,

Но вам ли святые слова написать?

Вам жить и под дудку чужую плясать

С похмельем с чужого стола.

 

30 июня, 1 июля 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 262

Средняя Азия

 

Так тихо и спокойно на земле –

И ласточки летают божествами,

И мальчики на маленьком осле

Качают шоколадными ногами.

 

Сквозь солнечное кружево ветвей

Я прохожу землей Кафирнигана,

О, подданные хлопковых полей,

Чтецы и толкователи Корана.

 

Таинственны чужие племена,

И солнце на лазурном небосводе,

И теплая арычная волна,

Нашедшая приют на огороде.

 

Но тихо и спокойно, и светло,

И птицы пролетают божествами,

И времени печальное стекло

Наполнено печальными словами.

 

14 июля 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 263

 

Осы

 

Пролетают осы-самолетики

Крыльями трепещут надо мной

Осы – золотые самолетики,

Звери с полосатою спиной.

 

Солнечное марево сгущается,

Тучи не увидеть ни одной,

Осы золотые разлетаются,

Звери с полосатою спиной.

 

Верные, как совесть, самолетики,

Грустною гудящие струной –

Просто золотые самолетики,

Звери с полосатою спиной.

 

Осы золотые возвращаются,

Крыльями трепещут надо мной,

И потом надолго разлетаются,

Звери с полосатою спиной.

 

15 июля 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 264

 

Шмель

 

В наш дом залетел неожиданный гость

И сел у окошка на гвоздь.

 

Он плащ золотой замочить не хотел

И в комнату нашу влетел.

 

Ему не сидится, он смотрит в окно,

Но в небе от тучи темно.

 

И капли дождя меж собой говорят,

Мы всё перемочим подряд.

 

Я гостю сказал, не спеши, подожди,

Ты в комнате дождь пережди.

 

Ведь капли дождя меж собой говорят,

Что все перемочат подряд.

 

Но гость неожиданный вдруг загудел

И смело в окно улетел.

 

31 июля 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 265

 

Рыбешка

 

У меня в стеклянной банке

Проживает у окошка

Пучеглазая, смешная

Золотистая рыбешка.

 

Золотистая рыбешка

Целый день в воде играет,

То запрячется за камень,

То на солнце выплывает.

 

Воробей вскочил на банку,

Смотрит в воду, что за чудо?

Длиннохвостая рыбешка

На него плывет оттуда.

 

Испугался воробьишка,

Ускакал скорей вприпрыжку.

 

Как-то когти запустила

Прямо в воду наша кошка,

Но запряталась за камень

Золотистая рыбешка.

 

Понапрасну только Мурка

Замочила свою шкурку.

 

И живет в стеклянной банке

У раскрытого окошка

Пучеглазка золотая,

Длиннохвостая рыбешка.

 

2 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 266

 

Старинные вальсы

 

Со старинных пластинок слетают старинные вальсы,

Как устала игла, о, как хрипло спешит патефон –

Положи мне на плечи прозрачные белые пальцы –

Мы с тобою одни, и устало спешит патефон.

 

Дни и ночи, и дни, и внезапные приступы смерти,

И печальные письма – ночей голубые огни,

И нелепые сны в белоснежном, как саван, конверте,

Мы с тобою одни, мы танцуем с тобою одни.

 

О, мгновение, стой! И мгновение – белая птица –

Мы под сенью ее золотого большого крыла,

Мы танцуем с тобою и нам уж не остановиться,

И старинные вальсы торопит стальная игла.

 

5 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

Тетрадь № 24

вторая шаартузская тетрадь 1963 год

Таджикистан

 

№ 267

Басня

 

Мальчишка дурачку в глаза насыпал соль –

Крутись, наш шар, тебе поможет бомба.

Я спрячусь на сухую антресоль,

Как партизан в глухую катакомбу.

 

Не все ль равно – кого захоронить –

Я позабочусь о своей лишь смерти.

Но если что-то можно изменить –

Скорее слабоумному поверьте.

 

Крутись, наш шар! Уж так заведено –

Все разного хотят, а выйдет всем одно.

 

7 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 268

 

Акростих Володе Федорову

 

Ведут нас легкие дороги,

Озера влагою манят,

Лихие боги к нам не строги,

Они нам души веселят.

Дороги вьются золотые –

Езжай на тысячу сторон,

 

Фемиды злые запятые

Едва ль нам нанесут урон.

Дороги кружат, исчезают,

Озера влагою манят –

Российской речи тени тают,

Огни нам души веселят.

Ведут нас легкие дороги.

У нас в друзьях лихие боги.

 

21 августа 1963 года

С-з Таджикистан, шах. Таджикистан

 

№ 269

* * *

 

Тропой козла подходит день высокий –

В отрогах растекается туман,

И зарево клубится на востоке,

И тихо раскрывается Коран.

 

Качаются и вздрагивают злаки,

И призрачен, и короток их сон.

И лают желтоглазые собаки,

И воздух абсолютно невесом.

 

Но зарево клубится на востоке,

И вспыхивает горная гряда –

И вот уже горячий и высокий,

Высокий день склоняется сюда.

 

28, 29 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 270

 

Память

 

Нас не тронет убийцы печаль.

Грех прощения нас не коснется.

Отворись, гробовая скрижаль,

Цвет железа и запах колодца.

 

Над могилами черная пыль,

Над могилами белые совы,

Сквозь болото – смертельная быль,

Над лесами – последнее слово.

 

Мы волками пройдем по земле –

Грех прощения нас не коснется.

Каждый стон в бесконечном числе

Отзовется, в слезах отольется.

 

Над могилами встанут кресты

И суровые серые камни –

Чтобы души остались чисты

Наше время – прими нас волками.

 

Нас не тронет убийцы печаль,

Грех прощения нас не коснется –

Наша память – святая скрижаль –

Цвет железа и запах колодца.

 

26, 29 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 271

* * *

 

Я по России кочевал,

Месил болота, мерил горы,

Но где я только не встречал

Твои тоскующие взоры.

 

Как журавли летят весной

Под облаками строгим рядом –

Так ты всегда была со мной,

Своим окутывая взглядом.

 

Как на озерах синева,

И окаемов ожерелья,

Твои неслышные слова,

Твои зеленые свирели.

 

Как золотые облака

Над деревнями золотыми –

Ты появлялась сдалека

Путями грустными своими.

 

Я повстречаю много бед –

Печали призрачные звенья –

Но жизнь моя – один ответ

Лишь за твое прикосновенье.

 

29 августа 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 272

 

Жестокий романс

 

Как часто от любви настоящей

Мы уходим к подобью любви –

Так ребенок игрушки блестящей

Тянет руки свои.

 

Поиграет ребенок и бросит –

А любви не вернуть –

Сердце прошлого просит, просит.

А любви не вернуть.

 

И приходят будни на память

Настоящей любви –

Беспощадно жалить и ранить

Будут сердце они.

 

Ах, игрушки, их можно бросить,

Но попробуй забудь,

Если сердце прошлого просит,

А любви не вернуть.

 

4 сентября 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 273

 

Письмо

Ирке

 

Мне паучок пересекал

Бумаги белой лист –

Ему я шепотом сказал –

Дружок, остановись.

 

Ты появленьем на листе

Принес хороший знак,

Уже давно я жду вестей,

И не дождусь никак.

 

Микроскопический паук,

Живешь ты на стене,

Но как с хорошей вестью друг

Спустился ты ко мне.

 

С чудесной вестью ты пришел,

Я принесу вина –

И этот мы покинем стол,

Напившись допьяна.

 

Когда же завтра подниму

Я голову с трудом –

Увижу, к дому моему

Шагает почтальон.

 

5 сентября 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

 

№ 274

Стихи о жизни

 

Вокруг похрюкивают свиньи,

Специалисты по добру,

Я разговариваю с ними,

А руки тянет к топору.

 

Их розоватое потомство

Напоминает мне о том

Неиссякаемом подонстве,

О нашем времени пустом.

 

Гуляй, мой друг –

Пора лихая –

На топоре висит слеза

Я много знаю,

Но не знаю,

Как над мерзавцами порхая,

Строка скользнет, как стрекоза.

 

Здесь ускользает слово мести,

И люди – чертова стезя –

Я ненавижу их бесчестье,

Но ненавидеть всех нельзя.

 

О, розоватое потомство!

Я признаюсь про нашу связь.

Но вы – князья низколоконства,

Я – благородства чистый князь.

 

Пусть мир, как шар, перевернется,

Свинья – как шутка – пропади,

С тобой столкнулось благородство,

Все остальное впереди.

 

И вот дорога, рвутся связи –

Кто судьбы нам определил?

Косая недотрога разве? –

Смесь ожиданья и белил.

 

Мы неожиданно суровы,

Полны мы ненавистью, но!..

Над нами родины покровы,

Любовь и ненависть давно

 

Переплелись, как обожанье

Любимой женщины – и вновь

В себе я чувствую страданье

Организующее кровь.

 

Я торопился издалека,

Чтобы явиться к очагу,

Где ясноока, грустоока,

Ты жизнь вдохнула очагу.

 

Я в постиженье зла и бреда

Изведал тысячи сторон,

И по законам Архимеда,

Я умер, но не покорен.

 

Все начиналось с невелика,

А привело меня к тому,

Что жизнь ясна, но многолика,

Как день в высоком терему.

 

Играй, волна, волна печали –

Опасна кесарева блажь,

Нас волны черные качали –

Нас было много, и едва ли

Попали все на карандаш.

 

И пребывает боль людская,

И исчезает каждый час,

И словно женщина, ласкает

И не пускает к смерти нас.

 

Я мыслю – лист перевернулся,

Но где же логика вещей?

Я был убит, но я вернулся,

Я настоящий, но ничей.

 

Крутись, наш шарик, что же делать,

Как не законы соблюдать,

И настроенье старой девы,

И розоватую кровать.

 

И розоватое потомство…

И снова песня начата –

И розоватое подонство…

Кровь холодна, душа пуста.

 

Я жил и умер – не считайте

Умерших в нашей стороне –

А как цветочки, расцветайте,

У трупов наших на спине.

 

Как сладко жить, не зная бреда,

Как горько бред горстями пить,

Я одержал свою победу

И победителя ль судить?

 

И люди, те что-то не поспели

Определись меня своим

(О, розоватые постели!)

Свое убожество поспели

Определить, и слава ль им.

 

Сквозь розоватое потомство,

Я прохожу, как полубог –

Как им подонство, мне – потомство,

Прожить иначе я б не смог.

 

Невероятна жизнь благая,

Готов я снова умереть –

О жизнь, ведь ты была другая,

И я к другой спешил поспеть.

 

Умри, печаль, нам жить – не плакать,

Мы основательно смелы,

Любовь добротна, словно лапоть,

И верно, стоит головы.

 

А что дороже? За любовью

Стоит и жизнь, и смерть моя.

И “слава, купленная кровью”,

И с черным посвистом змея.

 

Я потерял свою резонность,

Чье жало чувствовал в груди,

Мне остается только скромность –

Всеядно дышит впереди.

 

А я спешу к военной славе,

Вокруг подобие зверей,

И кончить их врагом я вправе –

И чем опасней, тем скорей.

 

Как мотылек кружит по свету

И свой предчувствует финал,

Так по любви и смерти сведущ,

Я ничего не миновал.

 

(писано в пьяном состоянии)

18 сентября 1963 года

Шаартуз, Таджикистан

15 декабря 1964 года

Москва, Текстильщики

 

 

тетрадь 25

 

1963-1964 год

 

№ 275

Святая Лизавета

 

Эдику Штейнбергу

 

Подняла святая Лизавета

Руку деревянную свою.

Щеки ее гипсового цвета

Молвила святая Лизавета

• Землю я слезами опою.

 

Добрая святая Лизавета,

Женщина, страдалица, дитя.

Платье ее золотого цвета.

Добрая святая Лизавета

Смотрит, не по здешнему грустя.

 

2 декабря 1963 года

Москва, Текстильщики

 

№ 276

 

Лирическая сентенция к вопросу о хлебе насущном

 

Каждый горд своею пищей –

Волк овцой, овца травой –

Волком волк голодный рыщет,

Овцы бегают гурьбой.

 

Каждый горд своею пищей.

С волком жить – по-волчьи выть.

За козлом овечек тыщи –

Ну а мне-то как же быть?

 

Ни с волками, ни с овцами

Коли мирно не живешь –

Будешь с драными боками,

Будешь с битыми зубами –

Не соврешь, не пожуешь.

 

18 февраля 1964 года

Клязьминское водохранилище, пансионат

 

№ 277

 

Гостиница

 

Искусственная мышь над головой

Свидетельница в клеточке железной,

Весь день я слышу скрип унылый твой

И он начала всех моих болезней…

 

Я штору гробовую отогну –

Печальное молочное пространство

Ласкается к холодному окну,

Во мне определяет иностранца.

 

Темнеет. И решетки высоки

И лыжники – туристы постоянны,

И льдинками проколоты виски,

И льдинками пронизаны туманы.

 

И маленькая мышь над головой

За маленькою дверцею железной,

Свидетельница жизни бесполезной,

Давно уже покончила с собой.

 

18 февраля 1964 года

Клязьминское водохранилища, пансионат

 

№ 278

Облака

 

Плывут седые облака,

Плывут созданья голубые,

И позлащенные слегка,

И совершенно золотые.

 

Пастух в них видит верблюжат

Пивная пена для пьянчужки,

Подушки видят сторожа,

А дети – новые игрушки.

 

Как много разного народа

Стоит, поднявши к небу лица,

И лишь земля там чует воду,

И хочет с ней соединиться.

 

20 апреля 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 279

 

*  * *

 

Темная комната,

Узкое окно,

Статуи из дерева,

Белое вино.

 

Тихого щелкунчика

Маятник дрожит,

Девочка-старушка

По столу бежит.

 

Кружатся щелкунчика

Острые усы,

Медленно качаются

Тихие весы.

 

Девочка-старушка,

Стой-остановись,

Маятник-кружочек,

Стой, не шевелись.

 

Статуи из дерева,

Узкое окно,

Сумерки, сумереки,

Белое вино.

 

22 апреля 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 280

 

* * *

 

Стихи на заказ

 

За рекою туманы белесые

С облаками ведут хоровод,

Голос девушки с русыми косами

На луга заливные зовет.

 

Вербы тихие к берегу клонятся

Золотая играет роса –

Поднимает лицо сове солнце,

Согревает ночные леса.

 

За рекою туманы белесые

Тают, словно волшебные сны,

Голос девушки с русыми косами –

Это первая песня весны.

 

2, 3 мая 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 281

 

* * *

 

С утра кричат грачи на даче

В июньский день.

Мы не могли прожить иначе

И этот день.

 

Лесопосадок многозначье,

Свист поездов,

И чья-то преданность собачья,

И тихий вздох,

 

И облака, и ожиданье…

И, как во сне,

Потом нам вспомнится дыханье

В июньском дне.

 

26 июня 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 282

 

Ночная бабочка

 

Володе Яковлеву

 

И вот опять прилетела

Мертвая голова –

Дрожит ее серое тело,

У желтого стекла.

 

Так больно нежному телу,

Но в глубину стекла

Хочет крылатая дева

Мертвая голова.

 

27 июля 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 283

 

Еврейскому военному летчику

 

Усталые крылья склоняя

Над бешеной жизнью воды,

Ты видишь нагорье Синая –

Отцов золотые следы.

 

Пусть белые крылья, как пена,

Сольются с соленой волной,

Но ты победишь непременно –

Любою ценой.

 

17 августа 1964 года

Сумгаит, Азербайджан

 

№ 284

 

* * *

Каждый день – ожиданье

И вечер – тоска.

Как живое преданье

Плывут облака.

 

За седыми морями

Наше счастье живет,

За седыми морями

Птица Сирин поет.

 

Птица Сирин поет

Обо всем наперед

И ни разу она

Ни о чем не соврет.

 

И плывут облака

Золотые слегка,

И кружится тоска,

Золотая слегка.

 

17 августа 1964 года

Сумгаит, Азербайджан

 

№ 285

 

Заклинанье

 

То ли ветер в облаках

Заблудился,

То ли вечером закат

Замутился.

 

То ли чайка над водой

Над седою,

То ли море над землей

Золотою.

 

На коровьих ногах

Ходит бог лесной,

На зеленых хвостах

Ходит бог водяной,

На белых крылах

Хранитель мой.

 

То ли ветер в облаках

Заблудился,

То ли вечер в янтаре

Замутился.

 

17 августа 1964 года

Сумгаит, Азербайджан

 

тетрадь 26

1964 год, Азербайджан

 

№ 286

 

В гостинице у моря

 

На простыне, как бабочки, печати,

И простыни, как бабочки, лежат,

И белые двупалые кровати –

Безмолвные ночные сторожа,

 

И зеркало – неверный очевидец,

И гробик раздевальный у окна,

И ключ, никелированный, как витязь,

И хрупкая ночная тишина,

 

И море, озаренное луною,

Где облака, как бабочки, лежат,

И белые кровати за стеною –

Всеядные ночные сторожа.

 

25 августа 1964 года

Сумгаит, Азербайджан

 

№ 287

 

Комнатные извращения

 

Земли в объятиях моллюска

Все так же нервно бьется пульс,

Все так же золотая люстра

Сияет в окруженье бус.

 

Все так же доктор многолицый –

Тысячелетний шарлатан,

Колеса наряжает в спицы

И разрешает жить цветам.

 

И благороден неизменно,

Играет в дни больших потерь,

И отмеряет жизни цену,

И отворяет гроба дверь.

 

Но вещь в объятиях моллюска

Не подчиняясь чудесам,

Трепещет дико, словно люстра….

И пульс стремится к небесам.

 

26 августа 1964 года

Сумгаит, Азербайджан

 

№ 288

 

* * *

 

Крылатая ночь муравьиная

Заброшенный дом стережет,

И тихая девочка длинная

О чем-то печально поет.

 

Унылые годы прокатятся…

Кто ж в домике песни поет?

Там бледное детское платьице

Крылатая ночь стережет.

 

3 сентября 1964 года

Худат-база, Азербайджан

 

№ 289

 

* * *

 

День сегодня проснулся седым.

В облаках утопает взгляд.

Очагов голубиный дым

На сто лет уносит назад.

 

Золотые следы плодов

На земле золотой лежат –

Голубые сны облаков

На сто лет возвращают взгляд.

 

5 сентября 1964 года

Худат-база, Азербайджан

 

№ 290

 

* * *

 

В песчаных холмах ежевика,

За пыльной дорогою лес.

Морщинисты линии лика

Голубоглазых небес.

 

Печальны зеленые воды,

Морская волна тяжела…

Мучительны сумерек роды –

Так судорога свела…

 

А завтра опять ежевика

Погост, и дорога, и лес

Безоблачность светлого лика,

Высокое пенье небес.

 

5 сентября 1964 года

Худат-база, Каспийское море, Азербайджан

 

№ 291

 

Стихи по поводу обводнения пустыни Негев

 

Печальны холмы Иордана,

Лазурны закаты пустынь.

За данностью, как это странно –

Смоква выпускает листы.

 

И близкому верим скорее,

И ангелов очи чисты –

В горячие руки еврея

Смоква выпускает листы.

 

5 сентября 1964 года

Худат-база, Азербайджан

 

№ 292

 

Вечерние стихи

 

Куриное безропотное племя

Торопится под глиняный навес,

Ложится буйволица на колени,

Тревожны заклинания овец.

 

И ветер разворачивает крылья,

И облака склоняются с небес,

И страхов первобытно изобилье,

Как память первобытная овец.

 

11 сентября 1964 года

Горхмаз-оба, Азербайджан

 

№ 293

 

* * *

 

По тряпичным жилам лампы

Керосин течет, как мед –

Тени тянут злые лапы.

Мальчик маму не зовет.

 

Он притих у самой кромки

Золотого огонька,

Он услышал шорох громкий

У сухого потолка.

 

Тени тянут злые лапы,

Керосин течет, как мед –

Мальчик маленький у лампы

Кошку серую зовет.

 

12 сентября 1964 года

Горхмаз-оба, Азербайджан

 

№ 294

 

* * *

Мы все возвращаемся к детству

Печальным и светлым путем,

Как тягу найдем к домоседству,

И к странствиям тягу найдем.

 

Седые туманы сольются,

И кольцами нас обойдут,

Но в каждой долине найдутся

Спокойствие, мир и уют.

 

И каждое Божие слово

Дорогой ведет голубой –

Мы тихо рождаемся снова

И видим звезду над собой.

 

13 сентября 1964 года

Горхмаз-оба – Заргава

 

№ 295

 

Предчувствие зимы

 

Индюков головки спичечные

Озираются в цветах,

Лопухи стоят по-птичьему

На чешуйчатых ногах.

 

Над плодами осы рыжие,

Под корнями муравьи

Носят травы полусгнившие

В норки тихие свои.

 

Око медленное светится

Из высокой синевы…

Скоро Белая Медведица

Ляжет ниже головы.

 

14 сентября 1964 года

Горхмаз-оба, Азербайджан

 

№ 296

 

Осень в горах

 

Воздушные белые волки

Кружатся над стадом овец.

И рыжие камни умолкли,

И солнце зашло наконец.

 

И лисы завыли уныло,

И мгла над речной полосой,

Одеждою вечной застыла.

И лисы устроили вой.

 

И быстрые белые звери

Багровою стаей взвились…

И гарпий железные перья

Над голой землей понеслись…

 

21 сентября 1964 года

село Будох, Азербайджан

 

№ 297

 

В деревне

 

Стучат пластмассовые ходики,

Лежу я тихо на ковре,

И мух противные животики

Синеют в водочном стекле.

 

День дышит серыми туманами,

Кричит ребенок за стеной,

Индюк словами иностранными

С своей беседует женой.

 

Стучат, стучат шальные ходики,

Лежу я мирно на ковре.

Пусть мух белесые животики

Синеют в водочном стекле.

 

21 сентября 1964 года

село Будох, Азербайдан

 

 

тетрадь 27

тетрадь 1964 года № 3

 

№ 298

 

Осень 1964 года

 

Береза лужи золотит,

Роняет тополь оперенье –

Небес свободное паренье

Уже ничто не запретит.

 

И холодеет кровь ночная,

И разбивает птица клеть,

И я сегодня точно знаю,

Как трудно будет умереть.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 299

 

* * *

 

“Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки,

Лей, дождь, как из ведра”.

Лир

 

Смертельный шелест тополей,

И строевая жизнь заборов,

И зелень каменных погонов –

Не стало дома нам теплей.

 

Скиталец бедный, враг вещей,

И полуночник одичалый.

Здесь нет конца, а там начала –

Не стало дома нам теплей.

 

Ты жил одним из королей,

Но на краю твоей могилы

Промолвит тихо голос милый –

Не стало дома нам теплей.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 300

 

* * *

 

Мне заснуть не дает бормотанье железных стрекоз,

Осень в доме моем поселилась, согреться никак не дает.

Я часы не завел, но они убежали вперед.

И стихи вырастают из черных и белых полос.

 

Телогрейка, пиджак и хлопчатобумажные сны.

Окруженье мое цепенеет, горит электрический свет.

Мы живем втихомолку и действия наши нужны,

Чтоб за смертью холодной сказали – вот умер поэт.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 301

 

* * *

 

В воспоминаньях все прекрасно –

Они действительная жизнь,

И мы творим их ежечасно,

И говорим мгновенью – сгинь!

 

И ежедневно исчезая,

Мгновенья начинают жить

Смотри, коралловая нить

Вела нас в лабиринтах рая.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 302

 

* * *

 

Стихи мои, свидетели живые…

 

Бумажный рыцарь белокожий,

Когда-нибудь мои стихи

На части разные разложит –

Те хороши, а те плохи.

 

И станет требовать он чтобы

Был идеален скромный стих.

И будет мне за крышкой гроба

Не жаль свидетелей живых.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 303

 

* * *

 

Я окружен портретами друзей –

Тот морем взят, в больнице умер этот –

Итог один, но разность скоростей

Всех делит на людей и на поэтов.

 

Бог даст, и проживу я шестьдесят,

Три юношеских жизни это в сумме.

Но кто заметит – сколько раз подряд

За это время я на дыбе умер.

 

12 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 304

 

Мой сосед

 

На гидравлических ногах

Пасется паучок,

Он в комаров вселяет страх

И мух он сушит впрок.

 

Он поселился день назад

За книгой у окна,

Но у него уж есть жена

И пара паучат.

 

• Скажи, хозяйственный паук,

Ты добрый семьянин,

И каждый третьей парой рук

Работаешь один.

 

Но день пройдет, и год пройдет,

И ты, паук, умрешь,

Исчезнут руки и живот

И не обидно ль все ж?

 

Ты мух ловил и комаров,

Трудился день-деньской,

И гробовой тебя покров

Вдруг разлучил с женой.

 

Она другого паука

Введет к себе домой

И не помянет муженька

Паучьею слезой.

 

Ты на бобах в гробу один

Иссохнешь без следа,

А был ведь добрый семьянин,

Мужик был хоть куда.

 

Мне не ответил паучок,

Ни слова не сказал,

И только быстро в уголок

Зачем-то побежал.

 

И вот сейчас сидим вдвоем

За маленьким столом,

И пиво пьем, и водку пьем,

И песенки поем.

 

27 июня, 13 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 305

 

* * *

 

Паучиная беда

Холодна,

Паучиная жена

Так бедна.

 

Паучиный мужичок

Пьет и пьет,

И зарплату он домой

Не несет.

 

Пропадает паучок

В кабаках,

Тает-тает пятачок

На глазах.

 

Паучиная жена

Не поет,

Паучиная жена

Слезы льет.

 

Ах, проклятый мужичок,

Паучок.

Ты последний утопил

Пятачок.

 

Ох, я бедная жена

Голодна,

Ох, я бедная одна

Так бедна.

 

Паучиный мужичок

Пьет и пьет,

А напьется мужичок –

Запоет.

 

Я мужик-мужичок

Паучок,

Пропил нынче

Пропил свой пятачок.

 

Пропил нынче

Пропил свой пятачок,

А о прочем

Молчок.

 

Паучиная беда

Холодна,

Паучиная жена

Так бедна.

 

Паучиный мужичок

Пьет и пьет,

И домой он пятачок

Не несет.

 

№ 306

 

Осенние воспоминания

 

Косицы луковые и грибные бусы,

Картофельные игры, листопад.

Горит так сладко огородный мусор,

Как это было двадцать лет назад.

 

Огонь бежит по скрюченным коленям

Растений, отошедших от земли –

И  тени полудетских впечатлений

Осенние желанья принесли.

 

Прохлада притаилась за спиною,

Я маленький картофельный божок,

Оранжевое знамя надо мною

Мой подданный торжественно зажег.

 

И луковые слезы, словно бусы,

На тоненькой травиночке висят…

Горит так сладко огородный мусор,

Как это было двадцать лет назад.

 

14 октября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 307

 

* * *

 

Ореховый запах дыханья

Сегодня я помню опять

Молочные мысли, ячанье

Ручья, чью печаль не понять.

 

Мосты и стволы золотые

Кисельное тело воды,

Колючей лозой завитые,

Лиловые гроздья икры.

 

Ореховый запах дыханья,

Вернись от кисельной реки,

Верни голубое звучанье,

Молочное чудо строки.

 

6 ноября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

тетрадь № 28

 

конец 1964 – начало 1965 года

 

№ 308

 

Привидение

 

Замерзли окна. Холодно в квартире.

Часы остановились день назад.

Меня друзья и недруги забыли,

Как никому не нужный аппарат.

 

Вот доедаю суп я прошлогодний,

Слоняюсь по заставленным углам,

Прислушиваюсь к празднику, народный,

Он странствует по русским городам.

 

Я странствую по маленькой квартире.

Печь холодна, нет сахара, темно.

Меня, быть может, вовсе б не забыли,

Когда б не умер я давным-давно.

 

8 ноября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 309

 

Акростих Юло

 

Селена небо раздвигает

Остроконечным плавником,

Огонь на западе пылает.

Стеклянный мальчик босиком

Тихонько лампу зажигает.

Его ласкаешь ты потом.

Ребенок хрупкий, человечий –

Ужель он мать противоречий.

 

17 ноября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 310

 

Акростих Илье

 

Корабль небо раздвигает

Акулий медленный плавник

Бесстыдно в зареве пылает.

А мальчик к лампочке приник,

Каленый венчик зажигает.

Образчик жалости – двойник.

Веселый, слабый, человечий

Ужель он мать противоречий.

 

18 ноября 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 311

 

Георг Тракль

 

Музыка в Мирабелле

 

Хрустальный звон воды, златые облака,

Пространство неба нежно-голубое –

И грусть прохожих тихая легка

В садовом вечереющем покое.

 

Темнеет мрамор, предков белый след,

Скользит вдали и тает птичья стая,

И смотрит фавн, и глазок красный свет

Бежит за тенью, в сумрак исчезая.

 

Листва кружит – беспомощны стволы –

Листва в окно летит багровой птицей,

И лижет пламень стулья и столы,

И призрак страха в вечере гнездится.

 

И белый незнакомец входит в дом,

Бежит собака в старых коридорах,

И девушка с потушенным огнем

Сонату слушает, как можно слушать шорох.

 

9 декабря 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 312

 

Совет шмеля

 

Разлуки горечь травяная,

Прогулка за решеткой сада –

Жизнь начинается иная,

Но никому ее не надо.

 

Нелепый день.

Взлетает шарик полый,

Белеют яблоки…

Но шепчет шмель тяжелый –

 

Влюбленный мальчик, поднимись с колен,

Не то затопит млечный сок измен.

 

11 декабря 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 313

 

Прекрасный город

 

Из Георга Тракля

 

Мир площадей огромен и безмолвен,

Окутан золотою паутиной.

Монахиня стрельнет ресницей длинной –

Там буков зной и тишина часовен.

 

Церковные врата коричневеют,

Страницы ада смотрят исподлобья,

Щиты скрывают царские надгробья,

Короны озаряют галерею.

 

Пьют из колодца медленные кони,

Цветы ползут из дерева когтями,

И мальчики играют под ветвями,

И сумрак заглянул за подоконник.

 

И девушки выходят за ворота –

Цветущее таинственно пространство,

И вздрагивают губы без жеманства,

Здесь ожиданье смутное – забота.

 

Наполнен вечер дрожью колокольной,

Играют марш, там выкрики военных.

И чужестранцы, сидя на ступенях,

Органа слышат голос богомольный.

 

Поют светло седые инструменты

И женщины прекрасные смеются,

Их голоса в аллее чисто льются,

Мать юная ребенку вяжет ленты.

 

Цветочных окон ароматна тайна,

Дурман смолы, и ладан, и сирени.

И век усталых серебристы тени,

Скользнувшие за окнами случайно.

 

11 декабря 1964

Москва, Текстильщики

 

№ 314

 

В покинутой комнате

 

Из Георга Тракля

 

Подступает к стеклу георгиновый строй –

Где-то тихо играет орган –

Тени пляшут, скользят по стене голубой –

Темный танец – вечерний дурман.

 

Отцветает огнями малиновый куст,

Комариная стая звенит,

Косят косы, доносится шелест и хруст.

Сон источника – старые дни.

 

Чье дыханье сегодня ласкает меня?

Чертят ласточки тайный узор.

И в неведомый мир уплывает из дня

Лес таинственный – лешего взор.

 

Пламя в клумбе таится, как бешеный зверь.

Пляшут тени по желтой стене –

Кто-то пристально смотрит в стеклянную дверь,

Тихо в комнате, пусто в окне.

 

Сладкий грушевый запах и ладана след…

Так печально темнеет стекло…

И склоняю я голову в медленный свет

Белых звезд. В глубину. В молоко.

 

28 декабря 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 315

 

* * *

 

Старинный вальс,  старинные слова –

У девочки кружится голова.

 

Старинный вальс и белые снега –

Дорожка меж деревьев залегла.

 

Старинный вальс, дорожка далека –

Горит вверху созвездье молока.

 

Старинный вальс, молочные огни –

Мы с тишиной и девочкой одни.

 

Старинный сад, старинные слова…

И слышен вальс… едва… едва… едва…

 

30 декабря 1964 года

Москва, Текстильщики

 

№ 316

 

На Женю Терновского (Слуцкина)

 

Заклятый враг еврейским папам,

Антисемит – автогибрид,

Случил он Слуцкина с кацапом,

Чтоб получился… вечный жид.

 

19 января 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 317

 

Кто?

 

Молев, Нолев или Ноль?

Палев, Полев или Поль?

Немец, цыган или грек?

Ясень, дуб или человек?

 

19 января 1965 года

Москва, Текстильщики

 

(Ясень Штейнберг сменил свою фамилию на Палев. Палев – фамилия первого мужа его жены).

 

№ 318

 

Пародия на стихи Новеллы Матвеевой

 

На земле лежало небо,

В небе плавала земля,

 

Жизнью птичьей рисковали,

Над колодцем пролетали

Три каких-то журавля.

 

На земле лежал небо,

В небе падала земля.

 

Куры-дуры есть искали,

Жизни смысл проморгали,

Куры-дуры жили зря.

 

На земле лежало небо,

Ты стоял на нем ногой,

Ты хватал его рукой…

 

Ну а мне бы,

Ну а мне бы,

Надо мне такое небо,

Было чтоб… над головой.

 

20 января 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 319

 

* * *

 

Володе  Гершуни

 

Стучат часы – солдатики ночные.

Мороз приник к холодному стеклу.

Ночь скорчилась на каменном полу.

Пошевелись – в руке миры иные.

 

А за окном – кремлевские куранты,

Охотный ряд, стальные аксельбанты,

Блаженного седеющий висок…

 

Солдатики ночные коченеют…

И цифры холодны, как печенеги,

И промысел, как облако, высок.

 

20, 21 января 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 320

 

Ночной сад

 

Молочные прозрачны купола –

Вишневый свет струится на растенья,

Железных бочек спят колокола,

Наполненные влагою весенней.

 

Жук полусонный дрогнул и затих –

Двукрылый фрак мерцает одиноко –

И длится сон – неверный для одних

И верный для закопанных глубоко.

 

26 мая 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 321

 

* * * (На Москве-реке)

 

По льдинам ходят голуби,

Крылом к крылу –

Их маленькие головы

В сыром снегу.

 

И льдины голубицами –

Спина к спине,

И крыльями, и лицами

В седой волне.

 

20 февраля 1965 года

Москва, Озерковская набережная

 

№ 322

 

Пародия на стихи Юрия Мамлеева

 

Я живу под лавочкой морга

И глотаю там трупный сок.

Онанирую долго-долго,

Глажу девочки мертвый бок.

 

Скоро сумерки тихо наступят,

Из-под лавочки выползу я,

Мои мертвые слезы окупят

Злую гнойную тень бытия.

 

14 июля 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 323

 

* * *

 

Здесь нависли рябины созвездья

Над замшелым ребром погребка –

Куры пестрые бродят, как прежде

И тревожно глядят в облака.

 

В лопушиные заросли сада

Проникает пустая тропа,

И доносятся с ветром рулады

Из грачиного городка.

 

А за дальней речною долиной,

Чуть наполнятся сумерки сном,

Будет топот и зов кобылиный

Заплетен золотым ковылем.

 

25 июля 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 324

 

* * *

 

Во дворе гармонь и драка –

Клен листами шевелит –

На углу алее мака

Флаг сатиновый дрожит.

 

Девки щелкают орехи,

Бабы лижут самогон.

Коля Петин для потехи

Вынул жопу из кальсон.

 

С пьяной жопой нету сладу,

Посреди двора лежит.

• Напугал мудями бабу! –

Кот Барбосу говорит.

 

27 июля 1965 года

Москва, Текстильщики

 

29-я тетрадь

конец 1965 – начало 1966 года

 

 № 325

 

* * *

 

С осенним днем приходит в дом тоска –

В не дождь и слякоть, мрак и умиранье,

В ней жизнь моя на медленном экране

Топорщится подобьем волоска.

 

С осенним днем приходит в дом тоска –

В ней ветра свист, разлука, ожиданье,

И неделимость противостоянья –

До вечности – диаметр волоска.

 

С осенним днем приходит в дом тоска…

 

14 августа 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 326

 

* * *

 

Прошке

 

Чернолапый любитель мороженой рыбы

За свечою следит и ушами прядет,

На ковре обветшалом персидской работы

Он лежит и Большого приятеля ждет.

 

А приятель рисует мышиные лапки,

Воробьиных следов расставляет цветы –

Очень скоро окончит он это занятье,

В легкий мячик бумажные слепит листы.

 

14 августа 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 326-а

 

* * *

 

Жив в деревянных раздевалках

Дух хлеба кислого и пива,

На лавках, как на катафалках,

Располагались мы лениво.

 

И вслед за первой и последней,

Без ожиданья и жеманства,

Нас посещал с улыбкой летней

Беспечный ангел полупьянства…

 

27 августа 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 327

 

* * *

 

За окном шуршат деревья,

Словно мыши-великаны,

Словно маленькие кошки,

Притаились облака,

И ромашки, как деревья,

Наклонились из стакана,

И над ними вьются мошки,

Как ночные облака.

 

За окном большие мыши

Зашуршали, как деревья,

И ромашки притаились,

Как ночные облака,

И котята, словно мошки,

Словно маленькие кошки,

По серебряной дорожке

Убежали в облака.

 

9 сентября 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 328

 

* * *

 

Огородная отрыжка –

Желто-горький огурец,

Ты хвостатая мурмышка,

Ты мерзавец и наглец.

 

Толстый с виду и прыщавый,

Ты залез на солнцепек,

Но без чести и без славы

Унесешь дебелый бок.

 

Я гляжу, сейчас ты бойкий,

А дождешься скоро дня,

Как сожрет тебя в помойке

Худосочная свинья.

 

13 сентября 1965 года

Москва, Текстильщики

 

№ 329

 

* * *

 

Снег оседает и небо прозрачно и пусто –

Мертвенный голубь слетает к зиме в изголовье –

День наполняется сном – о, как холодно это искусство –

Тополь скрипит и скрипит, и шуршит костенеющей кровью.

 

День наполняется сном, вот нахохлилось желтое солнце, –

С блеклого мира сошла позолота больная –

День засыпает и на произвол своего оставляет питомца –

Тополь шуршит и шуршит и окостеневает.

 

6 января 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 330

 

* * *

 

 

Небо густеет. Металл заполняет пространство –

Видишь, земля ему пухом и ели стоят в изголовье –

Смело и тихо входи в это темное братство –

Здесь твое сердце, судьба, замирание крови.

 

Смело входи. Пусть молочные заросли года

Каждому шагу сопутствуют медленных всплеском –

Птицы и ветви давно обретают свободу

В белом полете, как всякое паданье, резком.

 

Тихо входи. Как металл с синевой в сочетанье

Небо дает, как земля ему пухом, как ели

Траурно стынут, оглохнув в простом сочетанье,

Так ты почувствуешь кровь свою заново в теле.

 

12, 13 января 1966 года

Сенеж-озеро

 

№ 331

 

* * *

 

Окончен день. Я закрываю дверь.

Прохладное трепещет одеяло,

И простыня стыдлива, как дитя,

И в головах арктический зверек…

Вот медленно пиджак я распинаю,

И брюки колесую, и носки

На дыбу прикрепляю. День прошел…

Раскину руки, медленно скольжу,

Иду на дно своей ночной души.

Темнеют мысли, их тела по-рыбьи

Расстаяли в чернильной глухоте.

А я сквозь дно, сквозь камень и металл

Дельфином странным медленно скольжу

И засыпаю…

 

25, 26 февраля 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 332

 

* * * (Русская Пасха)

 

Марии Вячеславовне Горчилиной

 

Печет Москва пасхальные ковчеги –

Христос Воскрес, поют колокола

И голубей тревожат на ночлеге.

 

А утром блеск скрещенного весла

Вина простого разливные реки

И нежности апрельского тепла.

 

Христос Воскрес – яичные скорлупки,

Чешуйчатые новости весны.

 

Христос Воскрес – серебряны и хрупки

Сегодня очертанья тишины.

 

Христос Воскрес – высокий взлет голубки

В пасхальные объятья белизны.

 

14 апреля 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 333

 

* * * (Израиль)

 

Чисто выметенный двор,

Сыроватая земля,

Детский лепет, птичий вздор,

Винограда вензеля.

 

День, как раковина, бел.

С неба смотрит перламутр.

Здесь начало чудных утр

В чаше вносит винодел.

 

Горизонт синее слез

Средиземного покоя –

Вырастанье черных роз

В белом кружеве прибоя.

 

23-26 апреля 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 334

 

* * * (Ире Врубель-Голубкиной)

 

День растаял без остатка

На дворе черным-черно.

Зверь ночной глядит украдкой

В наше светлое окно.

 

Я пишу свои заметки

Серебристым коготком,

А зверек на темной ветке

Морщит личико тайком.

 

Он запрятался за кленом,

Но в ночном его глазу,

Как на стеклышке зеленом,

Замечаю я слезу.

 

Спишь ты тихо и тревожно,

На дворе черным-черно,

Зверь, влюбленный безнадежно

Смотрит в светлое окно.

 

12 мая 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 335

 

Таблица (посвящается Севе Некрасову)

 

Сульфат,

Цитрат,

Тартрат,

Ацетат,

Хлорид,

Хлорат,

Нитрат,

Бромид,

Иодид.

 

Сульфат,

Цитрат,

Тартрат,

Ацетат,

Хлорид,

Хлорат,

Нитрат,

Бромид,

 

Сульфат,

Цитрат,

Тартрат,

Ацетат,

Хлорид.

 

12 мая 1966 года

Москва. Текстильщики

 

№ 336

 

* * *

 

Свечи горящая колонна

На длинном письменном столе –

Свечи слоистая корона,

Как тень умершего в стекле.

 

Свечи прозрачное дыханье –

Клюв воробья, клюв воробья.

Свечи ночное колыханье,

И тень моя.

 

15, 18, 19 мая 1966 года

Москва, Текстильщики

 

 

Тетрадь № 30

май 1966 года – ноябрь 1968 года

 

№ 337

 

* * *

 

Яблочная лодочка –

Зеленое весло –

Чье тебя дыхание

Из сада унесло?

 

Белая скорлупка,

Синяя волна,

Облако, облако

И глубина.

 

Серебряная лодочка –

Зеленое весло –

Чье тебя дыхание

Из сада унесло?

 

Белая скорлупка,

Одна, одна –

Облако, облако

И глубина.

 

19 мая 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 338

 

* * *

 

Посвящается Ире Врубель-Голубкиной

 

Тоскливый день расправил два крыла.

О, вечное подобие стекла!

Кристалл неумолимый и густой,

Наполненный печальной чистотой.

 

Жемчужное строенье молока,

Полет стрелы, дыхание стрелка,

И летний день, и сон, и облака,

И зарево вечернее – тоска.

 

Тоскливый день – два белые крыла.

Игра неутомимого стекла.

 

20 июля 1966 года

Москва, Текстильщики

 

№ 339

 

* * *

 

Серебристые крылья плывут в золотой глубине,

Наполняются небом зеленые стрелы растений,

И, едва уловимо, ты кажешься призрачной мне

В этом царстве любви и июльской полуденной лени.

 

О, двойная душа, ты  трепещешь на крыльях стрекоз,

Ты на чистых губах, как подобье двойного дыханья,

Ты нездешних очей необъятный густой купорос.

Два огромных крыла упокоят тебя в Ханаане,

 

Свет взойдет над тобою, лучистое бремя огня,

И ливанские кедры замкнутся покорно и тихо,

Неземные животные, клювом и когтем звеня,

Словно жертву, положат седое созвездье Волчихи.

 

И Адам, как растение, возникнет из охры сырой,

И по легкой волне Средиземного легкого моря

Ты помчишься за ним, за растеньем, за птицей, за мной, –

Это счастье твое, это вечное светлое горе.

 

4, 20 июля 1966 года

Москва, Тексильщики

 

№ 340

 

* * *

 

В бездомной комнате завешано окно.

Свет холоден и слеп, деревья голы.

Небес полуживое полотно.

Воды едва живое олово.

 

Цвет холоден и слеп, скользит его душа

По мертвому стеклу в припадке пробужденья.

Белесый плод, белесо-серый шар…

Свет холоден и слеп, как первое растенье.

 

12, 13 апреля 1967 года

Москва, Текстильщики

 

№ 341

 

* * *

 

Наклонись над густыми озерами слез –

Там в прекрасных овалах живая вода.

Сколько света впитать тем озерам пришлось,

Чтоб не гасли они никогда.

 

Если осени мрак, если холод и мор,

Если кажется – счастье ушло навсегда,

Посмотри в глубину этих светлых озер,

Чтоб не гасли они никогда.

 

13 апреля 1967 года

Москва, Текстильщики

 

№ 342

 

* * *

 

Ире Врубель-Голубкиной

 

Над тобою тревожная ночь наклонила крыло.

Ты прекрасная девочка, ты моя дорогая жена.

Белый ангел отводит от сердца печали и зло.

Спит ребенок, но ты эти ночи проводишь без сна.

 

От тебя вдалеке, у змеиного тела Невы,

У балтийских пространств, оголенных свинцовой водой,

Я почувствовал остро, как все ощущенья мертвы,

Холодны и бледны, если ты в этот день не со мной.

 

Оперенье ночное подтаяло в желтом огне…

Внесены наши судьбы в одну золотую скрижаль…

Спит ребенок, и ты на мгновенье забылась во сне.

Светлый ангел-хранитель отводит от сердца печаль.

 

7, 9, 11, 14 мая 1967 года

Ленинград, Фонтанка, 2

 

№ 343

 

* * *

 

В светлой зале золотой

Черный лебедь выю вскинул,

Он в покое залы той

Поднял клюв и выгнул спину.

 

Он раскрыл свое крыло

В белом мраке Петербурга,

Смотрит в невское стекло,

Кличет медленного друга.

 

Но над северной землей

Застывает звук печальный,

Над прекрасною землей

Звон и холод погребальный.

 

Над водой клубится мгла,

В сердце стынет кровь живая –

Только царская игла

Поднимается, играя.

 

На краю родной земли,

У балтийского предела

Смерти ласковой внемли

Птица-воин, птица-дева.

 

10, 14 мая 1967 года

Ленинград, Эрмитаж, Фонтанка, 2

 

№ 344

 

Лето

 

Яшеньке Гробману

 

Тополь наполняет молоком июньскую белизну –

Окончательная тишина соскользнула и на секунду прилепилась к ушам.

Это узаконенное лето недосягаемо, как и вчера, и сегодня, и завтра –

Я прикоснулся к его  золотым волосам – и только запах детства остался у меня губах.

 

12 июня 1968

Москва, Текстильщики

 

№ 345

 

* * *

 

Слава тебе, проклятая осень!

Твои могилы целуютпространство,

Твои погребальные корабли, наполненные золотым ознобом, уходят навсегда,

Костенеющая вода с мертвым стуком падает в изголовье твоего саркофага.

Ты победила и в этот раз – и мы снова и снова

Закрываем землей твои металлические глаза.

 

11 сентября 1968 года

Москва, Текстильщики

 

№ 346

 

* * *

 

В упругой влаге сентября –

Очарованье чернолесья –

Дождя глухого ласка песья –

О, ржавый призрак сентября.

 

Благое золото полей –

Оно упало в день туманный,

Белесый день, больной и странный,

На крыльях медленных полей.

 

Но торопись, молочный свет

Впитать, как жалкое лекарство –

Нас душит собственное барство,

И сон, и лепет поздних лет.

 

Так неожиданно гремит

В сезонном мраке голос Божий,

Он в волосах, глазах и коже

Центростремительно гремит.

 

Который раз тебе дано

Над черной влагой наклониться,

Дождя и морока напиться…

Судьбы холодное вино.

 

14 сентября 1968 года

Москва, Текстильщики

 

№ 347

 

* * *

 

Зима упала белым голубем

На коченеющих холмах,

Наедине с свинцом и оловом,

С душой, мертвеющей впотьмах.

 

Еще дышало оперенье,

И судорожно меркнул свет –

Как начиналось вновь паренье

Поверх отчаянья и бед.

 

О, бестелесное созвездье!

О, четверть года без прикрас!

Твое блистающее лезвие

Так прямодушно режет нас.

 

Над низкой страстью и над скукою,

Самоотверженно бела,

Ты нашей гибелью и мукою

Прикосновением крыла,

 

Ты нашим мертвенным отчаяньем,

Ты нашей медленной судьбой,

Ее весов простым качанием,

Ты нам, любимая, собой.

 

14 ноября 1968 года

Под Тарусой

 

№ 348

 

* * *

 

Под зимним небом глухота –

Стога мертвеют одиноко –

Ночь безвозвратна и пуста,

И холодна, как смерть, дорога.

 

Ночь безвозвратна, ночь пуста –

Ни звука, ни огня, ни Бога.

 

16 ноября 1968 года

Под Тарусой

 

31 тетрадь

ноябрь 1968 года – август 1969 года

 

№ 349

* * *

В белой раковине реки

Стынут сонные рыбы –

Глаз из выпученные фонарики

Нам в дороге светить могли бы.

 

Вдоль застывшей воды и тверди,

Вдоль осеннего тлена,

Побрели б мы в снегу по колена

В гости к смерти.

 

В тьму дорог упирая бельма

Глаз застывших,

Мы пошли бы путем корабельным

Рыб отживших.

 

И пройдя ледяного рая

Кристаллические двери,

Мы б увидели, как умирая,

Корчатся наши тени.

 

17 ноября 1968 года

под Тарусой

 

№ 350

 

* * *

 

Душа серебряного неба

В туманах, птицах и снегах –

Она, как узник в день побега

Таит тревогу, боль и страх.

 

Она чарует и печалит

Неутомимостью своей,

Она присутствует вначале –

Но на прощанье быть ли ей?

 

Душа, душа! Тебе приснится

Над черной линией лесов

Судьбы смертельная десница,

Безумья меч и колесо.

 

И ты – испуганный ребенок –

Так одинока и бледна,

Лежишь навеки погребенной

В преддверье траура и сна.

 

И нет конца тоске и муке,

И ты на дне себя самой

Забвенья ищешь и разлуки,

Как ищут встречи дорогой.

 

17 ноября 1968 года

под Тарусой

 

№ 351

 

* * *

 

В смертельной истоме так медленно дышит река –

Сдавили ее темное тело кристаллические берега.

 

И птицы, взлетая, бормочут свой страх и упрек

Тому, кто ее на холодные муки обрек.

 

И северный ветер поднимает свое ледяное крыло,

И хрустальные иглы вонзаются в очи ее.

 

И уходит надежда, и немеют белые уста,

И тихо она остывает, мучительно нежна и чиста.

 

18 ноября 1968 года

под Тарусой

 

№ 352

 

* * *

 

В больших гробах тела растений

Еще хранят живую смерть –

Тот запах множественных тлений

С лица земли нельзя стереть.

 

Над краем неба и пустыни,

Под жестким саваном тоски,

Воспоминаньями пустыми –

Травинки, листья, лепестки.

 

Горит их мертвое дыханье

Неуловимо и тепло –

Их душ святое колыханье,

Их мыслей светлое стекло.

 

Чрез эти призрачные ночи,

С неутоленною тоской,

Собранье их воскреснуть хочет

И возвратиться в мир земной.

 

Так вновь и вновь родные тени

Нас посещают и томят,

И превозмогши цепь забвений,

О прошлом мире говорят.

 

И вдруг в угаре узнаванья,

В угаре боли и беды,

В своем замедленном сознанье

Мы видим Божии следы.

 

19-20 ноября 1968 года

под Тарусой

 

№ 353

 

* * *

 

Земные черные огни

Так медленно горят –

Но кем-то прокляты они

И душу пепелят.

 

У крови – вкус, у ночи – мрак,

У птицы – высота,

А у души тоска и страх,

Тоска и пустота.

 

И каждый день, и каждый час,

В том зареве земли,

Душа горит и молит нас,

Чтоб мы ее спасли.

 

16, 23 ноября 1968 года

под Тарусой

 

№ 354

 

* * *

 

Молочное солнце в тумане едва золотится,

И медленно движет крылами печальная птица.

 

Река обнаженная плачет в глубинах долины,

В холодное тело вонзаются острые льдины.

 

И шелест стеклянный струится по телу речному –

Мы темные волны, подвергнуты мы притяженью земному.

 

Небесные вихри когда-то лелеяли нас и ласкали,

Мы жили над миром и были мы там облаками.

 

Над бедной землей в бесконечном и светлом пространстве

Бежали мы в танце и тихо клубились мы в трансе.

 

И твари живые, глаза от земли оторвавши,

Вселяли мечты свои в изображения наши.

 

И мы уходя, как залог и обет возвращенья,

Дарили им легкую жажду и таяли легкою тенью.

 

Но осень настала, нас сны умиранья терзали,

Мы, страхом объяты, небесными пали слезами.

 

По воле чужой превращенные в тело речное,

Мы корчимся, смертной окованы мы тишиною.

 

И медленно движет крылами душа наша, белая птица,

И горестно стонет, но нам уж не соединиться.

 

24-25 ноября 1968 года

На Оке под Тарусой

 

№ 355

 

Геометрия оттепели

 

Летит округлая вода

С наклонных плоскостей –

Она летит и не беда,

Что  не собрать костей.

 

Мгновенный перпендикуляр –

Эвклидов поясок –

Прикосновения удар –

Смертельный водосток.

 

Спектральный ангел, чья душа,

Сферически чиста,

Простое тело сокруша,

Покинула уста.

 

26-27 ноября 1968 года

На Оке под Тарусой

 

№ 356

 

* * *

Посвящается А. В. Беленкову

 

Восковые дурманы бессонных ночей,

Как желты ваши очи, тяжел ваш огонь –

В черных стеклах густые клубки слухачей –

Это слуги твои, козломордый закон.

 

Безусловно проста расстановка вещей –

Безысходно испытана мера погонь –

Это детская кровь на щеках палачей,

Это темных растлителей мертвенный трон.

 

Это призраки наши встают из земли –

Мы недаром вернулись из дальних могил,

Мы агонию, смерть и тоску принесли,

Чтобы ужас святой никогда не остыл,

 

Чтобы гнусный ключарь отворил ворота,

Чтобы вкус человеческой крови забыл –

Чтоб душа, от погони и страха чиста,

Нам вернула любовь и раскрыла уста.

 

27 ноября 1968 года

на Оке под Тарусой

 

№ 357

 

Июньская ночь (Виктор Гюго)

 

Легко уходит летний день, цветы смыкаются и гаснут,

Долина темная клубит невероятный аромат,

Но ритмы мирные ее уже над чувствами не властны,

Лишь полусонные мечты огнями чистыми горят.

 

Бледнеют клумбы, мгла и сон густеют медленно, как тайна,

Мерцает сумрак золотой и купол вечный так высок,

И нежный пламенный рассвет уронит перья там случайно,

Раскроет белое крыло и обернется на восток.

 

24 мая 1969 года

Москва, Текстильщики

 

№ 358

 

Сонет-акростих Льву Нусбергу на 32-летие (шуточный)

 

На пороге замедленной смерти,

Умирая, пишу актростих –

Стонам раненой птицы поверь ты

Боль и сердца, и разума в них.

Если темные силы природы

Разлучают в торжественный день,

Грому совести верь и свободы,

Аннулируй сомнения тень.

 

Целый день я на ложе печали –

Еле движет крылами тоска –

Левка! Помнишь, как в самом начале

Уносились мы мыслью в века –

Юбилей – это тоже в начале.

 

Я целую тебя без печали.

 

31 мая 1969 года

Москва, Текстильщики

 

№ 359

 

* * *

 

Сквозь двойное стекло наблюдаю июньские ветры.

День наполнен теплом и предательским светом небес –

Раскрываются гладких пространств гробовые конверты,

Разворачивается медленный, синий и кристалльный цейс.

 

Набухает земля под большими зонтами растений,

Колесница дождя громыхает на белой тропе –

Над землею снижается бремя больших исцелений,

Над исчезнувшим Богом, затерянным в черной толпе.

 

12, 14 июня 1969 года

Москва, Текстильщики

 

№ 360

 

* * *

 

Душа травы витает в облаках,

Деревья наклоняются к дороге –

Здесь медленные солнечные Боги

Являются с улыбкой на устах.

 

Стопою легкой зыбля легкий прах,

Они скользят сквозь летние чертоги,

Их контуры торжественны и строги,

Их волосы в цветочных лепестках.

 

Дитя капризное бежит за ними вслед,

Спешит и спотыкается, и плачет –

И падает рассыпанный букет,

И катится, подпрыгивая, мячик.

 

И на мгновенье оглянулся мальчик –

И в нем узнал себя стареющий поэт.

 

10 июня 1965 года, 22 августа 1969 года

Москва, Текстильщики

 

тетрадь № 32

март 1970 года – июль 1972 года

 

№ 361

 

* * *

 

Тяжелеют снега на холмах полуночной земли,

Бесконечное солнце ушло за глухой горизонт.

На казенной тропе ты замрешь – не дыши и внемли –

Ты услышишь, как голос ее одинок, невесом.

 

На кустах, на деревьях, в глазах белоснежная мгла.

Это крылья раскрыл свои гиперборейский павлин,

Это черных холмов полукруглые колокола

Поднимают, как звон, поднимают малиновый дым.

 

О, как медленно время стучит в опустевшей душе.

Оголенных полей тяжелеют простые снега.

В этом чистом гробу – в этом вечном морозном клише

С небольшим опозданием станет нам участь легка.

 

20 марта 1979 года

Сенеж-озеро

 

№ 362

 

* * *

 

В запотевших плодах ощущается тяжесть и зрелость.

Белоснежная скатерть топорщит четыре крыла.

На прекрасных предметах разлита великая милость –

Над июльской землею ты руки свои развела.

 

В тепловатом пространстве прозрачная воля и нега –

Ты паришь над землею последним оплотом своим.

Здесь тебе ни любви, ни беды, ни вина, ни ночлега,

Но небесною сенью раскинут Иерусалим.

 

Проникает твой взгляд за последние темные грани –

Так в эфирный пучок на мгновенье собравшись душа

Продлевает свой век и печаль, продлевает свое ожиданье….

И над нею паришь ты, бессмертье и муки верша.

 

17 июля 1970 года

Москва, Текстильщики

 

№ 363

 

* * *

 

Спят люди в темных комнатах.

И воздух холодный прилипает к окнам,

И лунный свет скользит и падает на крыши.

Гофрированный воздух наполняет неясное пространство.

Спят души в бледных комнатах.

И воздух холодный возникает в тупиках, подвалах, глазах.

И лунный свет стучит в оконное стекло.

Спят девочки, полузакрыв глаза –

Им снится лунный свет,

Им снятся пологие холмы и яблоки,

Им снятся темные зрачки и воздух холодный, и лунный свет.

 

15 сентября 1970 года

Москва, Текстильщики

 

№ 364

 

* * *

 

В высоких снах потерян этот день.

Снег опускается сквозь зрительные линии.

Светла и ласкова небесная свирель,

Поющая в воздушном ослеплении.

 

Мерцающий прозрачен горизонт.

Неодолимо бремя расставания.

Так гаснет день, так угасает легкий взор,

Так возникают белые растения.

 

Они цветут над бледною землей.

Над остывающим дыханием и глазом

Колышется их погребальный строй,

И каждый лепесток безгласен.

 

И вот безмолвная откинулась зима,

Небесная свирель, печаль, оцепененье…

Снег опускается и сводит тех с ума,

Кому безумье – исцеленье.

 

8 февраля 1971 года

Москва, Текстильщики

 

№ 365

 

* * *

 

Посвящение Диме Краснопевцеву

 

Сладкий обморок портвейна

Словно раковина пуст.

Воздух строен параллельно

В глубине вечерних чувств.

 

На краю густой глазницы

Язычок свечи тяжел.

Вечер хочет раствориться

В кристаллический раскол.

 

Льется розовая влага,

Ночь колышется слегка –

Это тайная прохлада

Снова в нас, как в облаках.

 

И в отчаянье свиданья

Шаг последний соверша,

Без привычного сознанья

Смотрит медленно душа.

 

9 февраля 1971 года

Москва, текстильщики

 

№ 366

 

* * *

 

Светлое небо стучит светлое небо в глаза.

Умирающий день раскрывает объятья.

Спи, голубое чудовище в мертвых радугах глаз.

Душа, населенная смертью,

Холодна и неприкосновенна,

И, прорастая сквозь ночь,

Она наполняет себя

Отчаянием и чернотой.

 

18 июня 1971 года

Москва, Текстильщики

 

№ 367

 

* * *

 

Белоснежная рыба – роковое перо – золотистый ободок –

Холмистое чудовище на беспечных полотняных песках –

Какой безумец спроектировал и закрепил тебя

В тысячах лиц,

Какой слепец запутал твои темные струны,

Какое слово, какой крик, какое последнее рыдание

Произнес этот пигмалион,

Когда ты, подобно создателю,

Погрузилась в саму себя.

 

19, 22 июня 1971 года

 

 

Москва, Текстильщики

 

№ 368

 

Утро

 

Прозрачные окна заполнены млечным соком.

Клубится утро, разлетаются бледные совы.

Бестелесное солнце поднимается в чреве высоком.

Бестелесное бремя волнует лоб идиота –

Позвоночного мальчика с выпуклой маминой бровью –

И на мокрых губах бесконечно дремлет зевота.

Птицы пьют позолоту в прохладном пространстве востока.

Брачной росой покрыты платки, подушки, травы –

О, прекрасные короткие ножки, низкие бедра, раскрывающиеся, как школьные тетради –

Совершенные создания всемогущего Господа Бога.

 

20-21 июня 1971 года

Москва, Текстильщики

 

№ 369

 

День. 1971

 

Черноголовый день сточил свой летний клюв –

Огни туманны, вечер неуклюж.

Порою облачный – Сесилью караванной –

Сквозной преградою, печалью иностранной…

Лети-лети, клубок крылатых недр –

Октаэдр – читай – слиянье сфер.

День черен, чернопят, черноголов,

Прозрачен, призрачен. День – расслоенье слов.

 

5 августа 1971 года

Москва, Текстильщики

 

 

№ 370

 

Котята. Стихи для детей

 

На крыше сарая котята живут,

На крыше сарая покой и уют.

 

Три рыжих котенка на крыше живут,

А кушать захочется – маму зовут.

 

И вот по забору их мама идет

И вкусную мышку за хвостик несет.

 

• Ах, мама идет, по забору идет!

А вдруг наша мама сейчас упадет!

 

Но мама не падает, мама умна,

С забора тихонько слезает она.

 

По длинной поленнице мама идет

И вкусную мышку за хвостик несет.

 

Их рыжая мама хитра и умна,

И прыгнула прямо на крышу она.

 

• Ах, мама, ах, мама, вот мама пришла,

Пришла и за хвостик обед принесла.

 

14 августа 1971 года

Москва, Текстильщики

 

№ 371

 

* * *

 

Косых дождей Ерусалима,

Прозрачных кедров глубина

Зимою непреодолима

От зрения заслонена.

 

Но над небесными полями,

Незатуманен и незрим

Встает повторными холмами

Столичный град Ерусалим.

 

Его душа, его печали

Над нами медленно, как сны,

Так бесконечно проплывали,

Смертельной горечью полны.

 

И там, за белой пеленою,

Сквозь лед и сумрак наш народ

Был движим мыслию одною –

К нему на следующий год –

 

И вот однажды в день чудесный

Возникло то, что суждено –

И свет земной, и свет небесный

Соединили мы в одно.

 

И этим чудом изначальным

Пусть каждый примет в свой черед

Тот дар, последний и печальный

Ерусалимских непогод.

 

6 марта 1972 года

Иерусалим

 

 

№ 372

 

* * *

 

Над белой землею встает незапятнанный медленный диск –

Какой-то пропащей душе он сегодня сплошной обелиск.

 

Сухое пространство звенит и слегка оно в горле першит,

И взгляд убегает туда, где никто никогда не спешит.

 

Там легкие тени ложатся, там воском желтеют черты,

Там память покрыта сознаньем своей темноты.

 

Склоняется день над землею, над траурной кромкой стекла –

Крыло на лету остывает подобьем огня и весла.

 

Песок серебрится, вода умирает и ветер в деревьях шуршит –

Спешите туда, где никто никогда не спешит.

 

30 июля 1972 года

Иерусалим

 

Тетрадь № 33

июль 1972 – февраль 1974 года

 

№ 373

 

* * *

Джерри Лайтмен

 

Этот берег прижался губами к Средиземному центральному морю

Словно Джерри свернулась в досягаемости белых объятий

Здесь на самом краю начинается мир.

И волны снова и снова проникают песок,

И надорвана сфера оранжа,

И мгновением позже только стынущие излучения глаз,

 

Только волосы, только походка,

Только то, что уходит от нас навсегда.

 

30, 31 июля 1972 года

Иерусалим

 

№ 374

 

* * *

 

Был дождь и град, и озноб в этот солнечный день.

И зимние улицы уходили и бесконечно смыкались между собой.

И сны повторялись,

И шаги стучали утомительно, словно бессонница.

 

На дорогах, у моря, в кафе – позабудь о себе

Это последний дар, отданный одиночеством Господу Богу.

 

26 августа 1972 года

Тель-Авив, бульвар Нордау

 

№ 375

 

* * *

 

Посвящаю четырем арабам, которые ехали, торжествуя, с веселыми маршами по шоссе  из Хайфы в машине номер 02534 в день нашего траура по спортсменам, убитым в Мюнхене

 

Никто не заметил, как умер последний араб.

Он оставил после себя стихи и арабские цифры и детей –

Его самый старший ребенок – грязный феллах, лживый раб, целующий ноги своего господина, голодная вошь, мечтающая о девочках семи лет.

Его среднее дитя – низколобая обезьяна, бездарность с розовым влажным задом, с университетским дипломом, палач – проповедник добра.

Его младший сын – трусливый шакал, шелудивый пакостник, стреляющий из-за угла, насильник, убийца грудных младенцев – смерть его всегда наступает от страха, когда человек посмотрит ему в глаза.

 

6. 7 сентября 1972 года

Дорога их Хайфы в Гиватаим. Тель-Авив

 

№ 376

 

* * *

 

В сезонный озноб погружается мягкая хвоя –

Так осень приходит, и ласка ее холодна и ужасна.

Земля в зеркалах, день движется вниз головою –

В нем кровь остывает так зримо и так ежечасно.

 

По звонкой земле – копыта, подошва, обод –

Душа цепенеет и прячет себя, недотрога.

День движется, медленно движется с черной печалью бок о бок –

Последняя упряжка высокого Господа Бога.

 

28 октября 1972 года

Иерусалим

 

№ 377

 

* * *

В ноябрьском холоде пронзительней разлука.

Дождь падает с небес – туман, озноб и мгла.

От водяного медленного стука глохнет ухо,

В остывший глаз вонзается прозрачная игла.

 

И ослепленный фавн спускается в долину,

И след его двойной запутан и высок,

И небо падает на шерстяную спину,

На древнегреческий печальный позвонок.

 

О, филистимская осенняя разлука,

В который раз ровняешь ты холмы

Там, где теряется подобье сна и звука,

Где яд и кровь – преддверие зимы,

 

Где тусклая сезонная морока

В стеклянном воздухе так мертвенно стучит,

Где след поставлен чересчур высоко

И все-таки земле принадлежит.

 

6, 17, 18 ноября 1972 года

Иерусалим

 

№ 378

 

Иерусалиму

 

Непоправимая зима

Стрекочет голосом сорочьим,

И в белом мраке между прочим,

Всех сводит медленно с ума.

 

И небо серое стучит

В глазах, заполненных тобою –

И память, стиснутая мглою,

Тобой заполнена, молчит.

 

Так очарованный судьбой

Счастливой, горькой и бездомной,

Влеком любовию нескромной,

Земли не чуя под собой,

 

Непоправимою зимой

К тебе стремится странник бедный,

И вслед, как колокольчик медный,

Звучит полжизни за спиной.

 

2 мая 1973 года

Иерусалим

 

№ 379

 

* * *

 

Расплавленный день обтекает цветы, и деревья, и травы.

Пчела золотая в воздушном разбеге немеет.

И медленно птицы поют, и медленно меркнут утраты,

И медленно солнечный диск над землей пламенеет.

 

С утра до заката прозрачно, легко, многослойно,

Застыло крыло серафима над нежным покоем.

И медленно птицы поют и растения дышат нестройно.

И воздух забытою нежно звенящей печалью напоен.

 

5 мая 1973 года

Иерусалим

 

№ 380

 

Бытие

 

На ласковой земле последний пробит час.

Вода глазного яблока темнеет –

Уж ни печали, ни любви там нет –

Под вечным куполом свет вспыхнул и погас.

 

Немая ночь висит над греческим котлом.

Клубится мертвый дух над каменной пустыней.

Еще наполнен мир числом и колебаньями густыми,

Но расстается медленно с теплом.

 

И в этот самый час, последний час земной,

За сферою иной, печальной и прозрачной,

Две любящих души, наполненные плачем,

Приемлют Божий гнев и солнце медный зной.

 

10, 11 мая 1973 года

Иерусалим

 

№ 381

 

* * *

øàùéú

 

ìéìä æä îàîéï øº áöáò ùçåø,

åëðôééí ùìå ëáø ðôìå áîãáø,

ìéìä æä äåà ùºè, äåà ëîå ºáø ðøàä

ìéìä æä îôçã ëé éîåú òã îçø.

 

áîøçá ùí äîååú åøåç áøåí,

ùí äôøç áåëä åôúàåí áîºøä –

ºåì âáåä îùçº ùåîò àãí –

îúçéìéí ìàäåá îäéåí.

 

24, 30 июля 1973 года

Иерусалим

 

№ 382

 

* * *

 

Терезе-Марии-Элизабет Брожковой

 

Там на северном море печаль и холодный песок

Свет жестокий с небес, переполненных смертною влагой,

Нежный профиль Терезы и взгляд ее на волосок

Отстоящий от сна – пробуждение было отвагой.

 

Море медленно движется в сторону вечного дня.

Нет спасенья душе, обретающей форму земную.

О, Тереза, Тереза, ты вечный покой для меня,

Ты смятенье мое – я люблю твою плоть ледяную.

 

Мы когда-нибудь встретимся снова, но вечер иной

Нам сопутствовать будет, и там не бывает разлуки –

Мы протянем друг другу свои невесомые руки,

И тогда осознаем, какой мы расстались ценой.

 

10 февраля 1974 года

Северное море, Голландия

 

№ 383

 

* * *

Терезе – Марии – Элизабет Брожковой

 

В округе водяной среди песков отвесных

День медленно скользил, сопутствуем тоской.

Тот северный ландшафт являл собой

Соединенье тел земных и глаз небесных.

 

И наши две души, случайные, как птицы,

Четыре инстинктивные крыла –

Усилием извне могли б соединиться,

Но общая судьба им не была дана.

 

Мы расстаемся вновь, но сотни расставаний

Не смогут распахнуть окаменевших вежд.

День медленно скользит в молочном сне надежд

И безнадежных узнаваний.

 

11 февраля 1974 года

Утрехт, Голландия

 

№ 384

 

* * *

 

Терезе – Марии – Элизабет Брожковой

 

Возвращается Утрехт, он снова и снова в глазах и в сознанье.

Он возник Афродитой из коричневой пены земной.

Что искал я в тебе? Я нашел в тебе тень расставанья.

Что нашел я в тебе? Безнадежность осталась со мной.

 

В этом городе Утрехте сонно мерцают каналы.

И над городом Утрехтом тихо плывут облака.

О, в какой же мучительно тысячный раз вечность мной обладать перестала.

Я опять не могу отвести от нее своих глаз и виска.

 

В этом медленном Утрехте, Утрехте, Утрехте дальнем

В незапамятном Утрехте, городе длинных зеркал,

Я опять обручен с этим светом и миром прощальным,

И опять нахожу то, что я никогда не искал.

 

13, 14 февраля 1974 года

поезд Лейден – Утрехт. Утрехт

 

№ 385

 

* * *

 

Терезе – Марии – Элизабет Брожковой

 

Белою мглою полны небесные поля Нидерландов –

Конденсация вздохов холодного северного моря.

Губы любимой полураскрыты навстречу зиме.

Прикосновенье за прикосновенье.

И умирает маленькой птицей.

 

Белая мгла, белая мгла, водяное дитя –

Крылья твои бесшумны, крылья твои бесшумны, бесшумны, бесшумны.

И смерть твоя незаметна –

Всегда незаметна.

 

14, 15 февраля

1974 года

Утрехт, Голландия

 

Тетрадь № 34

февраль 1974 – август 1975

 

№ 386

 

* * *

Терезе Марии Элизабет Брожковой

 

Белые лебеди в черном гаагском пруду,

Я, иностранец, навстречу вам тихо иду.

 

День опускает свои оловянные очи.

Лебеди, медленно движетесь вы, провозвестники ночи.

 

Вы провозвестники неба и чистых огней,

Движетесь медленно в мире зеркальных камней.

 

Ваши прекрасные души утеряны в снах –

Только обличье речное качается в тусклых волнах.

 

Словно подобье любви моей в этом краю –

Вы обрели только тело, но прокляли душу свою.

 

Белые лебеди, вы мне и символ, и лесть –

Я обретаю прощанье земное, но встреча иная в разлуке той есть.

 

Тело твое, о Тереза, уходит в голландскую мглу,

Тело твое уподобилось камню, волне и веслу.

 

Но над волною, над камнем, дворцовым веслом

Множество душ твоих реют, проросшие сном.

 

Ночь поднимает растений тяжелых листы –

Над водяными пространствами вечно-прекрасная ты.

 

15 февраля 1974 года

Утрехт, Голландия

 

№ 387

 

Вступление

 

Терезе – Марии – Элизабет Брожковой

 

Я отрекаюсь от ног твоих, рук и от плеч.

Отрекаюсь, Тереза, от тела твоего,

Отрекаюсь от ресниц, воды, камней и стрекоз –

День медленно стоит над моей головой.

 

Так слово стремится вспять, волна уходит вглубь, взгляд остывает.

День безмолвно стоит над моей головой.

И растут облака словно мысли безрадостных птиц.

 

Не торопись уснуть –

Нет отреченья без ангела, готового принять последний-последний вздох души.

 

15, 23 февраля 1974 года

Утрехт, Лондон

 

№ 388

* * *

Завернувшись в козлиную кожу и шерсть

Я бреду по Европе которая есть

 

Здесь соборы пронзают небесный туман –

Свет незрим и присутственен и оловян

 

Сколько лет я скитался по северной мгле

Бормоча о любви и домашнем тепле

 

Но от женской руки или детской тоски

Есть дистанция веса и роста реки

 

О душа одолевшая шелест и тишь –

Ты как вниз головою летучая мышь

 

И проклятое лапок твоих острие

Держит имя и бедное тело мое

 

И душе моей грустно и страшно взлететь

Потому что в разлуке – присутствием – смерть

 

28 февраля 1974 года

Лондон

№ 389

* * *

Рут Шлетерер

 

На золотых столбах сей августовский день.

Дымится горный прах, сияет птичья слава.

Моавитянка, что ты тут искала?

Чем покорил тебя тот галилейский плен?

 

На солнечных часах померкнет сонный знак.

Слова сорвутся с губ, и звуки потускнеют.

Но что произойдет, но что случится с нею,

Душой, освободившейся от сна.

 

За грань земной тоски ей никогда не скрыться –

В замедленную мглу забвенья и любви.

Ей сладкая печаль стремить крыла свои

С тем августом соединиться.

 

11, 14 августа 1974 года

Кфар-Гилади

 

№ 390

 

* * *

Не смыкая небес кощунствует природа.

Кипарисные стрелы падают вверх.

Задержи на мгновенье дыхание –

Здесь последнее белое время,

Остановка на белом крыле,

Очарованье долины.

 

Ночь распадается словно любовь.

 

Так по холодной земле стелется траурный сон

Вечно-зеленый спутник заката.

И, не стряхнувши дремоты,

Так мучительно медленно

Полусуществует душа.

 

9 июля 1975 года

Иерусалим

 

№ 391

МОЯ СМЕРТЬ

 

Там   где   густая   глина   влажно   стремится   к   покою

С темной тоской я глаза навсегда закрою

 

Желтый туман зальет мне грудь и окутает тело

О проклятое душное траурной памяти чрево

 

Вот пятилепестковая чашечка мутного воска

Боже о как тяжела твоя бесконечная ласка

 

Я ухожу разлучаюсь и я не могу разлучиться –

Это любовь в мое мертвое тело стучится

 

Это земная боль принимает меня в объятья

Это во мне растворяются мертвые братья

 

10 июля 1975 года

Иерусалим

 

№ 392

 

* * *

 

Там, где деревья наполнены желтой и ясной смолой,

Воздух расплавленно льется и звук принимает голосовой.

 

Там, где день уподобился меду и ночь высока,

Время проходит насквозь от крыла до виска.

 

Там, где над горькой волною воды и песка

Шесть очертаний своих отражает цветок в облака,

 

Там, где наполнены души прозрачной тоской,

Вечный Израиль, спасенье, огонь голубой.

 

12 июля 1975 года

Иерусалим

 

№ 393

 

* * *

 

Ибо чрез семь дней Я буду изливать

дождь на землю сорок дней и сорок

ночей; и истреблю все существующее

что Я создал с лица земли

Бытие Гл 7 (4)

 

В расположении пространств

Угадывалась близость Бога

Ночная тень плыла отлого

И мир был полн непостоянств

 

Тела насыщенные мглой

На кромке бытия и бреда

Приобретали бремя света

И тяжесть формы угловой

 

И день седьмой струился сонно

На безмятежные сады

Но туч густые вавилоны

Над верхним миром шли наклонно

В преддверьи бури и воды

 

21, 22 августа 1975 года

Галилея Махане Ифтах

 

№ 394

 

 * * *

Бремя вязкого стекла

Неба блеск и беззащитность

Глубины небесной слитность

С телом камня и песка

 

И над сонной белизной

Там где духи гнезда свили –

Крылья светлого Галиля

Голубиною волной

 

23 августа 1975 года

Артиллерийский лагень “Ифтах”

 

№ 395

* * *

Белая буква мечети,

Фаллический счет, –

Миновала твоя минаретная слава.

Дети чужие топчут твой светоносный песок.

 

Их возвращенье грозило тебе тысячи лет.

 

Вновь Авраам (в круге втором) отвернул лицо от высокомерной Агарь.

 

Ревность Сарры и слезы Иакова в наших домах.

Солнце пустыни в душе.

 

25 августа 1975 года

Яффо

 

№ 396

 ПРЕДЧУВСТВИЕ

 

Деревья листами стучат –

Их объемлет тоска и расплавленность лета

Неповторим птиц прозрачный набор

Небо небо последнее небо –

Ты не в состояньи закрыть нам глаза навсегда

 

Это осени тонкий голос поет в ночной тишине

Упоминая разлуку плоды золотые пчелиный полет

 

Мы над бедной землей невесомо невесомо пройдем

В слезах и отчаяньи окончательном и неуловимом

В слезах и осеннем отчаяньи

 

28 августа 1975 года

Галилея Махане Ифтах

 

№ 397

* * *

 

Небо колеблемо сном и распадом огня  –

Лето стоит над долиной неслышно звеня

 

Птичьим полетом утерян и невесом –

Камнем и Богом – Хермон бытия колесом

 

Солнечный блеск центробежен и необратим –

Око земное проклятье земное земной побратим

 

Над Ханаанской любовью и голубизной

Шестиугольный раскат и многопламенный зной

 

Рог световой Моисея Навина труба

Здесь Авраама союз умиранье раба

 

Здесь Иакова день – золотой след

Неопалимой купины вечный завет

 

29-31 августа 1975 года

Артиллерийский лагерь “Ифтах”

 

№ 398

 * * *

 

Металла и огня жестокий резонанс

Окутывает в колыбели ночи нас

 

Воздушных судорог немое торжество

Нам отзывается травою и листвой

 

И световой цветок в тиши ливанских недр

Пугает мысль и кровь зловещих сколопендр

 

А вдоль поющих гор насыщенных плодами

Струят свои крыла тоска и ожиданье

 

И очи нежные из глубины пространств

Синайской верою сопровождают нас

 

1 сентября 1975 года

Артиллерийский лагерь “Ифтах”

 

№ 399

 

* * *

 

Над медленным небом стоит несгораемый шар

И блеск его страшен и молниеносен удар

 

Его одиночество замкнуто белым огнем

И молекулярною силой он движим и нем

 

Его элиптический сон невесом и незрим

И в нашей крови с незапамятных лет растворим

 

И в наших следах золотистых и в наших шатрах

Присутствует вечно тот пламенно-брошенный прах

 

И вечно он призван деяния наши венчать –

Создателя око и труд – роковая печать

 

2, 3 сентября 1975 года

Артиллерийский лагерь “Ифтах”

 

№ 400

* * *

 

Птиц щелканье шуршанье трав

Жуков тяжелое паденье

Земли и неба сизый сплав

И золотое оперенье

 

Садов дремотная листва

Ночных трудов невероятность

И голос слышимый едва

Поющий про судьбы превратность

 

Он вестник каменных светил,

Он обнаженность дня и лета.

В тооске разлуки и завета

Он нас впервые посетил.

 

И в том неразличимом пеньи –

Сквозь дым небесной глубины –

Проклятье и благословенье

Гиперборейской белизны

 

4, 9, 14 сентября 1975 года

Галилея Махане Ифтах

 

№ 401

 * * *

 

Смертною влагой наполнены чаши безмолвного Хермона

Птиц прерывист полет

Встреча камня и света в обратной глубине высоты

Шелест крыл серафимов

Сияние славы огня

 

О железное время песчаных дорог –

Стон шофара проносит тебя через сны через бедные годы любви

 

Погруженный в горячее золото лета

Я молю о немногом

Но голос мой мертв и забита землею гортань

И рассыпаны кости

Это плачет душа моя в необратимости пыльных дорог –

От холмов иудейской пустыни до гиперборейских морей

Разлетелись обрывки ее белоснежных одежд

 

Остановись!

Нет спасенья без этих холодных камней без горькой воды без разлуки

Мы вернулись сквозь вечность

В сияние славы огня

 

15 сентября, 3 октября 1975 года

Галилея Махане Ифтах – Иерусалим

 

№ 402

 

Диалог

 

И. 000000002102000101

М. 122212002121012001

 

И. 200201000

М. 02201221

 

И. 00020120

М. 12202001

 

И. 200110221

М. 022002000

 

И. 29.29.31.31.31.31.31.31.31.31.

М. 45.46.46.47.48.50.52.53.55.57.

 

13 сентября, 3 октября 1975 года

Артиллерийский лагерь Ифтах, Иерусалим

 

№ 402 а

Шир тотханим.

 

Икон лянуа – афсек эш

Ашамаим боарим

Икон лянуа – афсек эш

Кадима хаверим –

Икон лянуа.

 

Икон лянуа – афсек эш

Ве лефанейну мидбар боэр

Икон лянуа – аз ма еш

Икон лянуа – ма ледабер

Икон лянуа.

 

Икон лянуа – авак ве холь

Ашамаим боарим

Икон лянуа – зе ло аколь

Кадима хаверим

Икон лянуа.

 

Икон лянуа – йом-йом

Икон лянуа – шана-шана

Цафон боэр  – боэр даром

Ве лефанейну ло ништана

Икон лянуа.

 

Икон лянуа – афсек эш

Кадима хаверим

Икон лянуа

Анахну кан – тию шкетим, тию шкетим

Икон лянуа

Икон лянуа

Икон лянуа.

13 мая 1977 года

Иерусалим

 

 

№ 402 б

* * *

 

 

Я ночью слышал дождь сплошной на слух —

Он оголял и комкал вертикали —

Он относился к смерти и числу

Он пах листвой пространством и печалью

 

И я лежал и медленные сны

Сквозь медленное тело проникали

И надо мною тени слов витали

Исполненные мраком новизны

 

И мягкий шар земной дышал и мерно пух —

Подобие больного рукотворца…

И небо медленно стекало по веслу

И круглым зреньем я

Следил со дна колодца

Движенье душ сквозь неба черноту

 

7, 8 августа 1971 года, 12 сентября 1977 года

Москва Текстильщики – Иерусалим

 

№ 402 в

 

* * *

В обратном городе невидимы огни,

В обратном городе с тобою мы одни.

 

И как стучит душа в оконный переплет,

Так стуком откликается полет.

 

Душа на улице обратна и тиха –

Освобожденная от мелкого греха,

 

Но тем не менее открытая дождям,

Открытая распухшим площадям,

 

Обратная, как эти города,

Обратная без цели и следа.

12 октября 1977 года

Иерусалим

 

№ 403

* * *

 

 

В пространстве утреннем мне слышен птичьих крыльев шум

Движенье воздуха и умиранье лета —

И над землей коричневого цвета

Витают медленно овечий дух и ум

 

Овечий дух и ум скитаются во мгле

Туманов мертвенных и холодов осенних

И флейтой жалкою пульсируют во мне

И в полостях камней и в золотых растеньях

 

Овечий дух и ум скитаются во мгле —

О вечный шелест трав и горных поднебесий

Где ветр грудной стоит и дальний голос песьий

И блеянье и стон простых глубин вовне

 

Где смутной памятью я равен пастухам

И предан я земному прозябанью —

И благодарен сну как осязанью

Плывущему навстречу облакам

 

 

29 ноября, 5 декабря 1977 года

Иудея Махане Йосеф

 

№ 404

 

* * * (Синай)

 

Здесь Моисей служил народу сорок лет,

Радиостанции поставил

И танковые части послал на перевалы.

Здесь горных куропаток след

И мертвый дух народов

Лежат на склонах гор.

И в стульях раскладных сидят на склонах гор солдаты

И грезят о мясных горшках.

Мясных горшках, мясных горшках.

На полках Тель-Авива, Иерусалима, Натании,

Беэр-Шевы, Петах-Тиквы, Бейт-Шемеша, Афулы,

И над горшками мертвый дух народов.

 

Здесь Моисей служил народу сорок лет,

Здесь сбрасывал своих парашютистов Навин,

И до сих пор

Военные шофары стучатся в небеса.

И склоны гор покрыты черепками посудными, осколками бутылок кока-колы, обломками шезлонгов, обрывками египетских надежд.

И гром небесный в багровом облаке стоит

И дождь кровавый бьет по черепам солдат.

 

18, 24 ноября 1978 года

Джабель Марра (Лимоза). Синай

 

№ 405

ЛИЛИТ

 

Белое семя Бога —

Синайский туман

Ангел смерти — в волосах его влага — роса

Этот жёлтый прерывистый свет

Округлённый тяжёлый —

Этот медленный свет

Проникающий камни

 

О чёрное зренье моё обращённое вспять!

 

На груди и на бёдрах её

Синайский туман —

Мгла клубится в устье её —

В волосах её — влага —

И в глазах

Геометрически стройный песок

 

Там где руки упали её —

Высохли реки

Там где вибрировал голос —

Россыпь змеиных костей

 

1 июля 1979 года

Махане Аран. Синай

 

№ 406

Синайский ветр играет

Овечьим позвонком

И бедуин шагает

С кофейным котелком

 

И маленькая птичка

Трясёт своим хвостом

Она снесла яичко

На камешке простом

 

Верблюд – корабль пустыни

Под деревом стоит

День пахнет керосином

Пыль в воздухе висит

 

И мухи как собаки

Кусают на лету

И Гробман цвета хаки

На боевом посту

1 июля 1979 года

Махане Аран. Синай

 

№ 407

Частушка № 1

Над горой горит звезда,

А под горой лежит пизда.

Громким голосом ревет –

Никто замуж не берет.

15 декабря 1979 года

Шарм аль Шейх (Маац)

 

№ 408

Частушка № 2

На горе растет малина,

Под горой стоит картина –

Нарисована вода,

По воде плывет пизда.

17 декабря 1979 года

Шарм аль Шейх

 

№ 409

Частушка № 3

У машины-самосвала

Есть четыре колеса

Дунька шоферу давала

Пыль летела в небеса

17 декабря 1979 года

Шарм аль Шейх

 

№ 410

Барух Спиноза

Посвящается Севе Некрасову

Боги –

Недотроги.

 

А мы

Дотроги?

 

22 декабря 1979 года

Шарм аль Шейх Шенхав

 

№ 411

Сева Некрасов

Посвящается Яну Сатуновскому

 

Сева, Сева –

Некрасов Сева.

 

Не красов

И не спасов.

 

А ведь

И красов

И спасов.

 

22 декабря 1979 года

Шарм аль Шейх, Шенхав

 

№ 412

КРОВАТИ ГОСПОДА БОГА

 

 

Вот железные кровати Господа Бога  —

Их короткие ножки стоят на песке на камнях на щебёнке бетоне —

В Шарм-аль-Шейхе в Синайской пустыне

В Негеве и в долине реки Иордан

В Иудейской пустыне

В Галиле

На высотах Голана —

О как тверды их рамы-тела

Как нежны пружины

Как запретны сплетённые крестом металлические полоски

создающие иллюзию элластичности

(Это тайные христиане пробрались в ведомство военного раввината)

 

 

Каждый день каждый час каждый миг

Я просыпаюсь и засыпаю встаю и ложусь

укрываясь серыми серыми солдатскими одеялами

На железной кровати

В палатке казарме под небом под проклятыми звёздами юга —

И так без конца —

Пока лёжа на железной кровати Господа Бога

Не отдам ему свою бедную душу

 

 

26 декабря 1979 года

Шарм-аль-Шейх

 

№ 413

* * *

 

 

Я — рядовой номер два семь пять ноль девять один три

Отрекаюсь сегодня от славы

Я отрекаюсь от времени года

От птиц и растений

Отрекаюсь от улиц от ветра от слова

Отрекаюсь от Бога —

 

 

Ангел смерти укроет меня

Своим тяжёлым крылом

И только слёзы прощанья

Только слёзы любви

Будут мне утешеньем

В этом вечном безрадостном сне

 

 

26 декабря 1979 года

Шарм-аль-Шейх

 

№ 414

 

Акростих имени Алексея Хвостенко памяти Михаила Гробмана на его пути туда и обратно

 

Мне музы ебкую сестричку

И в самом деле ничего б…

Ха-ха, ее б без околички

Ах я б ее б… О, мой Синичкин, и вслух и в дух бы употреб.

 

Любого вымысла певца

У Генделева два яйца.

 

Гляжу вперед и вижу столб.

Единорога пьяный рев

Не знает правила и меры.

Держись левей, кричат Минервы.

 

Его из чащи вызывают –

Любого вымысла певца –

Его со столбика снимают

Ввиду отсутствия скворца.

 

У Генделева два яйца.

 

28 апреля 1980 года

Иерусалим

Мише на 30-летие со дня рождения и творческой деятельности

 

 

 

Тетрадь 36

май 1980 – октябрь 1980

 

№ 415

 

Акростих Алеше Хвостенко победившему Михаила Гробмана

в карточной игре под именем «баккара» три раза из пяти

 

 

Анатомия растений

Легкокрыла и свежа –

Еж не знает утомлений

Шелест свойство есть ежа

Есть другие впечатленья

 

 

Хвостовые например…

Ветер веет в оперенье,

Ост и Вест не знают мер,

Спит синица словно сойка,

Тигра тень томит туру,

Егозит по даме тройка –

Нежно нянчит баккару…

Кенарь карточных умений

Обр поет твой скромный гений

 

 

11 мая 1980 года

Иерусалим

 

№ 416

Классика

 

В поисках

недуга

назван

ЦЕНН

В поисках

роли

перемен

птиц

в небе

Таинственный недуг

бег

В.

14 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 417

Голос

 

мастер

голоса

природы

на дорогах

6

голоса

природы

против

0

 

14 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 418

Земля

 

отбросов

под стеклом

СССР

набор

 

парад!

инакомыслия

парад!

 

о

земли

скифские

 

отцов

чемпионат

 

14-15 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 419

 

Событие

 

мальчики

перебрасываются яйцами

шутят

с любовью

в этой райской долине

царит радость

умельцев

 

женщины

воздушные

в различные периоды

обмена

одежд

возвращаются вновь

вновь

из плена

15 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 420

Театр

 

поиски

на лоне

ощущений

улиц

 

решения

любителей

перемен

 

яблочный

шорох

побед

шалости

музы

Н.

 

16 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 421

Круиз

 

Синева и дымка

сельского края

горный воздух

страны

теплый период

наземный

стихия

влажных лесов

 

прыжок

глухонемых

из

П.

 

17 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 422

* * *

Элеф шели нишках бетохи

Зман зохель бейн зроот

шней гамадим

коф ве зикит нееманим

миткорвим

ле каце шель анан мецупе безахав

маим ношвим

аль казней теуфа зугиет

тахат шамаим

шлихут ципорим азувот

элеф нишках бетохи

маагаль мифласим

 

бней биркаит кведот

 

30 июня 1980 года

Иерусалим

 

№ 423

Michail Grobman

 

наставник

внеземных цивилизаций

великий знаток

минувшего

исключительная

личность

мечта

женщин

таинственный

гроссмейстер

чудесный

врач

историк

интурист

инакомысл

герой

и

символ

красоты

 

о

слава

неистовая

 

29 сентября 1980 года

Иерусалим

 

№ 424

Уникальный политический стасус

 

Международная

борьба

полов

международная

юридическая

воздушная

революция

зонтиков

международная

новая

анатомия

мэри

в домашних условиях

 

международная

дальнейшая судьба?

откидной

уд.

 

30 сентября 1980 года

Иерусалим

 

№ 425

Глазами англичанина

 

сегодня

их влечет

коронация королевы

девственной

как

цвет

лилии

девственной

как недуг

мужчин

 

с улыбкой

между

ног

она

манит

людей

 

30 сентября 1980 года

Иерусалим

 

№ 426

Опера

 

голоса

совместные

и тени

тел

премудрости

рекордный шаг

воздушный

на

ферме

муз

там

гавань

аполлона

золотая

 

там

маленькая

музыка

простая

 

1 октября 1980 года

Иерусалим

 

Тетрадь № 37

427-438

ноябрь 1980 – март 1981 г.

 

№ 427

 

О милый бумагомарака

Макар Последович

Какой же ты долбое!

 

вот предо мною

теплая

твое говно –

дыхание

уст твоих

повесть

как

жопа

узкая

авторизованный перевод

с белорусского

Семена Родова

бедного горбатого уродова

обремененного

детьми

сделанными впотьми

 

О

Макар!

Сратель-старатель

радетель

советский писатель

 

Москва, 1951-я

стерва

лярва

минерва

 

14 ноября 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2342)

 

№ 428

 

Гром

 

Гром

Над

Южной

Африкой

Пропердел

 

Комар с дерева слетел

 

Рассказы

Прогрессивных радетелей

С овощной базы

Страдателей

За негров

бугров

пегров

мегров

и тигров

 

В!

30 ноября 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2343)

 

№ 429

Гемерский серач

 

Гемерский серач

Имеющий нюх

Владимир Минач

словацкий говнюх

 

Вчера

и

Завтра

Неизменен

кремлевским

цветиком

растешь

 

ты погольвен

ты поколенен

ты многоплоден

 

мандавошь

 

6 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2344)

 

№ 430

 

* * *

Идем скорее в нуж

Ник. Шпанов

И вынем жопу там

Из штанов

 

За жизнь

отдам

*

звезду с манжеткой

пизду с горжеткой

 

золотая партия

молодая гвардия

 

17 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2351)

 

№ 431

Трудовая тройка

 

Трудовая тройка

А. Бек, Н. Лойко

 

Молодые люди

обсуждают план

как построить женский истукан

чтобы класть его в кровать

и без устали ебать

 

20 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2352)

 

№ 432

 

Г. Баширов

Г. Баширов

родом из паршивых

 

А

теперь

большая

честь

к нему

без мыла

в жопу

влезть

 

советский писатель

Баширов

почиет на светлых

вершинах

 

23 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2353)

 

№ 433

 

* * *

Комсомолец

Александр Андреев

попал

в

широкое

течение

полового влечения

 

он Танюшу брал за грудь

и указывал ей путь

и печатал нежный взгляд

словно трудрезервиздат

 

24, 25 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2354)

 

№ 454

 

* * *

 

Говнью

Веет лав марка

Акрам Валеев

довлеет

 

первые

шаги

конские мозги

башкирское степи

в уральской жопе

на

сраном

укропе

 

26, 28 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2355).

 

№ 435

* * *

дрессированный

Александр Чаковский

словно

Хван Чер

стоит на посту

 

словно

в чан хер

опустя

стоит нисколько не грустя

 

30 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2356)

 

№436

* * * (элегия)

 

днесь славный хлебороб

Олесь Стахович

козу уеб

у выселковых дровищ

 

под мирным

небом

говно смешалось с хлебом

и в воздухе эфирном

Мартын

струился

звуком лирным

 

31 декабря 1980 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2357)

 

№437

 

* * *

Парторг

Сергей Воронин

по пьянке был схоронен

 

широкой

дорогой

ему уж не гулять

и Настю Порфирьеву

в хлебах не повалять

и с ней не поиграть

 

горько плачет братия

молодая гвардия

1950

дохлых

поросят

 

6, 14 января 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2362)

 

№438

* * *

Был романтиком

Н. Байтемиров

он желал

утепленья сортиров

 

в одном

совхозе

посреди зимы

он волновал

нестойкие умы

 

и

скажем

в прозе

 

почил он в бозе

 

30 марта 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2375)

 

Тетрадь № 38

 

№439-450

апрель 1981 – август 1981 года

 

№ 439

* * *

Анна Караваева

задирай платье

РОДИНА

велела

тебя отъебати

 

Анна Караваева

задирай платье

так велит

РОДИНА

так велит

ПАРТИЯ

 

Аннушка Анна

ебут тя не зря

вот уж занимается

коммунизма

заря

 

14 апреля 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2376)

 

№440

АВТОПОРТРЕТ
 
(твёрдо, приглушённо)
В чёрной-чёрной стране
В чёрном-чёрном городе
В чёрных-чёрных Текстильщиках
В чёрном-чёрном переулке
В чёрном-чёрном доме
За чёрной-чёрной дверью
В чёрной-чёрной квартире
В чёрном-чёрном углу
У чёрного-чёрного окна
На чёрном-чёрном дырявом диване
В чёрном-чёрном чепчике
С чёрным-чёрным выражением лица
Сидит чёрный-чёрный Михаил Гробман
Пьёт из чёрного-чёрного чайника
Пьёт чёрные-чёрные чернила
(громко, вдруг)
Отдай мою деревянную ногу!
 
6 мая 1981 года
Иерусалим

 

 

№441
 
           Холин
(твёрдо, приглушённо)
В чёрной-чёрной стране
В чёрной-чёрной московской области
В чёрный-чёрный четверг
У чёрного-чёрного леса
В чёрном-чёрном озере
В чёрной-чёрной воде
На чёрной-чёрной глубине
В чёрном-чёрном купальном костюме
Чёрными-чёрными движениями
За чёрным-чёрным челном
Плывет чёрный-чёрный Игорь Холин
С чёрным-чёрным черепом в руке
(громко, вдруг)
Отдай мою деревянную ногу!
 
6 мая 1981 года
Иерусалим

№442
 
        ЛЕНИН
 
(твёрдо, приглушённо)
В чёрной-чёрной стране
В чёрной-чёрной столице
На чёрной-чёрной червонной площади
В чёрном-чёрном чертоге
На чёрном-чёрном чердаке
Среди чёрных-чёрных портьер
На чёрном-чёрном столе
В чёрном-чёрном хрустальном гробу
На чёрном-чёрном матрасе
В чёрных-чёрных тапочках
С чёрным-чёрным пятном на челе
В чёрной-чёрной тишине
Лежит чёрная-чёрная старуха
(громко, вдруг)
Отдай мою деревянную ногу!
 
6 мая 1981 года
Иерусалим
№443
 
       ЯКОВЛЕВ
 
(твёрдо, приглушённо)
В чёрной-чёрной стране
У чёрной-чёрной реки
В чёрном-чёрном тумане
На чёрном-чёрном поле
В чёрном-чёрном цветке черёмухи
Среди чёрных-чёрных четырёх лепестков
На чёрном-чёрном бугорке
В чёрной-чёрной задумчивой позе
С чёрной-чёрной кистью в руке
Сидит чёрный-чёрный Володя Яковлев
И рисует чёрную-чёрную траву
В чёрном-чёрном чужом саду
У чёрной-чёрной чужой реки
В чёрном-чёрном речном тумане
(громко, вдруг)
Отдай мою деревянную ногу!
 
6 мая 1981 года
Иерусалим

№444
 
        ПУШКИН
 
(твёрдо, приглушённо)
В чёрной-чёрной стране
В чёрной-чёрной деревне
На чёрной-чёрной речке
Среди чёрных-чёрных чинар
В чёрной-чёрной усадьбе
В чёрном-чёрном мезонине
В чёрной-чёрной маленькой зале
В чёрном-чёрном кресле
За чёрным-чёрным трюмо
Сидит чёрный-чёрный человек
Пьёт чёрное-чёрное кофе
Чертит чёрным-чёрным гусиным пером
По чёрной-чёрной бумаге
Чёрные-чёрные слова
Из чёрных-чёрных букв
(громко, вдруг)
Отдай мою деревянную ногу!
 
6 мая 1981 года
Иерусалим

№445

 

* * *

Николай Асанов

запутался

в кальсонах зассаных

 

А

секретарь

партбюро

насрал

говна ведро

 

пошли они на море

торить  свое горе

ныряли

ныряли

море завоняли

 

28 июня 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2401)

 

№ 446

*  * *

 

Наири Зарьян

Советский обезьян

павиан – поцеван

Ацаван

пейзан – гегемон

брехун

слюногон

бздун

турухтан

насрал в стакан

 

пришел армян-партизан

Вагрич Бахчанян

оторвал ему орган

и приставил баклажан

 

вот хлопотун!

 

29 июня 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2402)

 

№ 447

* * *

Говноглот

Федор Панферов

бздел среди родных просторов

 

Волга

матушка

река

вилась как сраная рука

росла трава

цвели кусты

 

стояла летняя идиллия

 

а под

плакучею березкой

ебли

русоволосого Василия

 

30 июня 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2403)

 

№ 448

 

* * *

Воноел диноел

Леонид Леонов

долгу верен

бздел как мерин

 

Русский

лес

узкий

жоп

русый

глаз

плакучий

берез

голубой

волос

 

хуй

тебе

в голос

 

20 августа 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2414)

 

№ 449

* * *

отважные люди

Ма Фын и Си Жун

в горах Люйляна

ловили

Мао цзе Дуна

 

они к нему

под – кра- лись

и от страха обосрались

 

а великий кормчий

почуяв вонь

прыгнул в огонь

 

огонь погасился

Народный Китай

во тьму погрузился

 

Ма Фын

в говне утопился

Си Жун

хуем подавился

23 августа 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2415)

 

№ 450

 

* * *

Елизар Мальцев

собрал комсомольцев

и

от всего

сердца

они

засунули

Маньке

в жопу перца

 

Манька

крутилась-крутилась

да и окотилась

 

партийными поросятами

с красными сисятами

 

24 августа 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2416)

 

Тетрадь 39

№451 – 461

август 1981 года – февраль 1982 года

 

№ 451

* * *

Активист

Сабит Муканов

жрал сушеных тараканов

 

Сыр-Дарья

Сыр-Дарья

жопа полная перья

 

а под песчаным

бережком

ебется чайник

с горшком

 

а под зеленою

водой

лежит Ленин

с бородой

 

а с соседнего совхоза

приплыла к нам сися

 

вот и сказка вся

 

27 август 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2417)

 

№ 452

* * *

На горе говна река

под горой

Салчак

Тока

 

слово

арата

слово Токи

 

мы остановим

теченье реки

 

с помощью

нашей советской плотины

много говна

мы направим

в турбины

 

пусть за собою

колеса влеча

нам зажигает

звезду Ильича

 

9 сентября 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2419)

 

№ 453

* * *

у нас в колхозе

 

сукин сын

Иван Шамякин

аппетит имел собакин

 

в добрый час

в добрый час

все говно сожрал у нас

выпил старую мочу

и кричит

еще хочу!

 

29 сентября 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2425)

 

№ 454

 

Ире Глозман – Бат Цви, которая, несмотря на свой пожилой возраст, все еще продолжает разбивать сердца чувствительных молодых мужчин своею красотой и прочими привлекательными достоинствами – к 30-летию со дня рождения от неизвестного автора

 

Ира Глозман, дорогая,

Ты прелестная Бат Цви,

У тебя в носу ноздри,

На груди твоей монисты,

И глаза, как небо, чисты,

Ходишь ты своей ногой,

То одной, а то другой.

На бедре твоем изгибы,

На спине лопаток ряд,

И скептические губы

Твою внутренность блюдят.

Если тонкими руками

Ты взвиваешь над собой

Все красивые мужчины

Громко ахают гурьбой,

И страдают над собой.

Пусть страдают и вздыхают,

Пусть замлеют и умрут,

Пусть они как воск растают,

Не по ним тот изумруд.

Изумруд своей души

Ты другому содержи,

И всегда им дорожи.

Но когда придет период

И явлюся я, как сон,

Наши души, словно уши,

Будут слушать в унисон.

Мы, как вертеры младые,

Позабудем белый свет,

Словно цветики лесные,

Мы погрузимся в обет.

Чтобы чистою любовью

Невзирая на ноздрю,

Невзирая на ногу,

Невзирая на живот,

Все свершить наоборот!

 

3 октября 1981 года, Иерусалим

 

№ 455

Животноводы

 

Гром гремит,

земля трясется

Илья Котенко

с свиньей ебется

за морем

цимлянским

способом

хулиганским

держит ее за сиськи

ругается по-российски

 

а товарищ председатель

спокоен и прост

стоит и считает

опороса прирост

 

12 ноября 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2462)

 

№ 456

* * *

Гр-р-р-р! р.

Горький, горький

 

хуй моржовый

хуй ежовый

хуй дубовый

хуй неновый

хуй еловый

хуй сосновый

хуй хуевый

 

шел по дорожке

подкосились ножки

упал на бугорок

и его черт уволок

 

22 ноября 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2464)

 

№ 456 а

 

* * *

Горький

Горький!

Ты почему такая блядь?

Ты кому давал ебать?

 

Не твое, мамаша, дело

не твоя пизда терпела

не твой синий чемодан

кому хотел, тому и дал!

 

22 ноябоя 1981 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2465)

 

№ 457

 

* * *
Я стою себе на вышечке
Наблюдаю город Шхем –
Что с тобою Гробман Мишечка?
Был ты всем а стал никем
Тебе ботиночки кирзовые
Носить не износить
Тебе штанишечки зелёные
На другие не сменить
На плече твоём винтовочка
На животике ремни
Ты как божия коровочка
Проводишь свои дни
Выполняя приказание
Ты пойдёшь в опасный бой
И все телесные страдания
Закружатся над тобой
И над твоею головой
И твои косточки белёсые
Будет ветер обдувать
И подруги невесёлые
Будут память вспоминать
 
27 ноября 1981 года
Шхем

 

№458
 
 
             * * *
Покинув злостные места рассеянья
Где плохо чувствует себя еврей
Я охраняю до посинения
Просторы родины моей
Цветут-растут поля народные
И пашут кони на скаку –
А те которые совсем негодные
Те уезжают в Америку
Они такие все противные
Их ждут невзгоды и погром
И эти меры эффективные
Их возвратят в родимый дом
Они вернутся – дети блудные
У них возникнет идеал
Покинут страны те паскудные
В которых каждый проживал
И может быть при их участии
Без посиненья и забот
Достигнет радостного счастия
Наш исторический народ
 
1, 2 декабря 1981 года
Шхем

№459

 

Происшествие

 

Б. Муделкин

Л. Кусалкин

Е. Соседкин

Ф. Наседкин

пошли в

Красные Горки

и там

их съели волки

 

осталось

четыре партбилета

алого цвета

 

и

память в веках

о четырех пиздюках

 

25 января 1982 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2488)

 

№ 460

*  * *

Николай Антонов

нашел

мешок старых гондонов

 

поймал блядей

из трех очередей

 

первая

очередь

стояла за камбалой

 

вторая

очередь

за песьей головой

 

третья

очередь

за пиздой молодой

 

гондоны

лопнули

блядей

прихлопнули

 

27, 28 января 1982 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение №2490)

 

№ 461

Большой разлив

 

Евг. Поповкин

Христу молился

в пизду провалился

 

Большой

разлив

изделий винно-водочных

нам не заменит всех

усилий лодочных

 

и тот кто потонул в пизде

уж не отыщется нигде

 

7 февраля 1982 года, Иерусалим

(визуальное стихотворение № 2491)

 

Тетрадь № 40

27 февраля 1982 – 25 мая 1984

 

№462

За то, что не снесете головы,

За шелесты речей нечеловечьих,

За шелесты нечеловечьей речи,

Что все-таки подслушивали вы –

Я вас люблю за то, что в вашем зраке

Спит синь неподнебесной синевы,

За то, что вам прислуживают львы,

А если даже и они собаки –

То разве в этом виноваты вы?

Михаил Генделев, Посвящение Майе Каганской на книге стихов

21.02.1982, Иерусалим

 

За то, что не снесете головы,

За шелесты речей нечеловеческих,

Я вам принес яиц овалы греческих,

Чтоб пользовались вечно ими вы.

Я вас люблю любовию батистовой,

Она небесней райской синевы,

И шелестит, как лающие львы.

А яйца те на ощупь бархатисты,

И вашей признаюсь голубизне –

Те яйца нежные принадлежали мне.

27 февраля 1982 года, Иерусалим (у Майи Каганской в присутствии Генделева)

 

№463

С

 хуем

собственным

в зубах

Здесь лежит

Натан Рыбак

 

Переяславская Рада

Не пожалела

Его зада

Ебли хором

Бросили под забором

 

Летает пух

Летают перья

Натанчик

Счастлив

От

Доверья

6 сентября 1982 года, Иерусалим (визуальное стихотворение № 2532)

 

№ 464

* * *

Однажды утром

В. Саянов

Увидел стадо

Вшивых обезьянов

 

Страна

Родная

Как ты хороша

В тебе  свободно

Дышит даже вша!

 

Саянов

Поклонился до земли

А

В сей момент

Его

И

Отъебли.

 

8 сентября 1982 года, Иерусалим (визуальное стихотворение №2533)

 

№465

* * *

Когда был Ленин маленький

С кудрявой головой,

Он был такой ульяненький

И голенький такой.

 

Любил он у котяточек

Глазенки протыкать,

Потом со всех лопаточек

К мамусе убегать.

 

Из сборника “Счастливое детство”, 9 сентября 1982 года, Иерусалим (визуальные стихи №2535)

 

№466

На день рождения И. Глозман – Акростих

 

Года бегут, как полустанки –

Лови, лови минуты пьянки.

О, Глозман, рыжий крокодил,

Зачем Ирену совратил?

Может быть, что без тебя бы

Ана бы нам пекла кебабы.

Нам она б пекла кебаб,

И не надо прочих баб.

24 сентября, 1982 года,Иерусалим

 

№467

 

Стихи из букваря

 

Ленин – светоч

Ленин – вождь

Ленин – пиво

Ленин – дождь

Ленин – чайник

Керосин

Ленин –

Желтый апельсин.

8 апреля 1983 года, Иерусалим (визуальные стихи №2565)

 

№468

* * *

У военной у антенны

В синей будке у ворот

Ожидаю перемены

Всё хочу наоборот

Дали в руки мне винтовку

Посадили в сторожа

Словно божию коровку

Голой жопой на ежа

В поле тихо в небе чисто

А в душе моей темно

Дали злые сионисты

Мне военное сукно

Над просторами Шомрона

Вьётся птица воробей

Я умру за оборону

Потому что я еврей

И мои подруги молодые

Будут плакать и рыдать

И будут травки луговые

Из меня произростать

 

26, 28 декабря 1983 года

Махане Баал-Хацор. Самария

 

№ 469

* * *

Не прошло и полугода

Снова дали мне ружьё –

Охраняю для народа

Достояние его

Ходят козы шагом мелким

Опустив свои рога –

Не поддамся я проделкам

Хитроумного врага

Враг не дремлет и хлопочет

В тишине ночной ползёт

Враг железный ножик точит

Но меня не проведёт

Я его увижу первыйСмело брошусь я вперёд –

И мои стальные нервы

Будет славить весь народ

Чтоб от Лода до Кфар Сабы

Не пролил еврей слезы

Обнаружил я араба

Под обличием козы

 

28 декабря 1983 года

Махане Баал-Хацор. Самария

 

№470

 

На переселение ККК из ППП акростих

На спине лежит Кузьма,

Наблюдает потолок,

Он от бабы без ума,

От жары он без порток,

Он вперил орлиный взгляд

В стихотворный виноград

Вероятность такова

Очень даже велика

Отворенья потолка

Справа – левая нога

слева – правая щека

Ернички – покойнички

Елочки – сосеночки

Летят иволги – пеночки

Летят серые перышки.

 

23 мая 1984 года, Джерси-Сити

 

№471

НА СМЕРТЬ ИЛЬИ КАБАКОВА

 

Лопнула крыша железная

Сморщилась ткань кулаков

Кончилась жизнь бесполезная –

Умер Илья Кабаков

Ватные кольца и кружева

Тело его обоймут –

Клетка грудная разгружена

В несколько этих минут

Слёзы обильные катятся

Тихо проходит народ

И на могильное платьице

Белые розы кладёт

А над воздушною пробкою

Крылышком чуть колыша

Жизнь свою новую робкую

Пробует делать душа

 

25 мая 1984 года

Джерси-Сити

 

№ 472

НА СМЕРТЬ ВЛАДИМИРА ЯНКИЛЕВСКОГО

 

Закатились глаза охладела нога

Нет теперь ни любви ни врага

Янкилевский Владимир на смертном одре –

Юбилейные брюки на белом бедре

Полосатый жакет на застывшей груди

И ни звука ни зги впереди

Распадаются жёлтая лимфа и кровь

Костенеют суставы локтей и колен –

И над гробом как мёртвая роза ветров

Запах мёртвого тела и тлен

И вокруг неподвижные створки дверей

Нету входа и выхода нет –

Вот ещё один бедный несчастный еврей

Получил в Востряково билет

 

25 мая 1984 года

Джерси-Сити

№ 473

НА СМЕРТЬ ЭДУАРДА ШТЕЙНБЕРГА

 

На иконках посветлели лица

Слёзками наполнились глаза –

Чья это душа-перепелица

Пролетела словно стрекоза

Батюшки и матушки взмолились –

Господи помилуй и спаси –

Ножки-ручки вдруг всперепелились –

Эдик Штейнберг в голубой выси

Эдик Штейнберг – мёртвый самолётик

Вызванный на смертный рандеву

К Богу направляет он животик

Покидает землю и траву

Покидает мошек и букашек

Покидает кошек и овец

Покидает бренный мир какашек

В Божий мир взлетает наконец

И навстречу от ворот небесных

Там где окончательный уют

В окруженьи ангелов прелестных

Ангелицы голые поют

 

25 мая 1984 года

Джерси-Сити

 

 

 

тетрадь № 41

с 1 июня 1984 – 24 декабря 1984

 

№ 474

 

Л.Н. – 47 (акростих)

 

Льют коннектикутские дожди,

Еле стонут под напором вод,

Ветер воет – милый, погоди,

Ну, конечно, счастие придет! –

У калитки стукнет почтальон,

Снимет сумку с тонкого плеча –

Будешь ты навечно изумлен

Единеньем муз и кирпича.

Развернешь с надеждою пакет

Геопоэтический букет –

Добрый Гробман друга не забыл,

Рисовал и клеил, и лепил –

У тебя теперь есть монумент –

Голуби засрали постамент.

 

1 июня 1984 года, Оранж, Коннектикут

 

№475

Акростих на день рождения нового американца Д.Ш.

 

Джосеф милый, Джосеф скромный,

Женский мученик и друг,

Отчего ты, как бездомный,

Звал мужчин в веселый круг.

есть пока что в этом мире

Флирт для множества причин

У себя в своей квартире

Што же ты собрал мужчин.

Нынче  медленно, но все же

Едет старость на коне,

Будь серьезнее и строже,

Есть в запасе мало дней.

Рукавом слезу смахни,

Грустно легкими вздохни,

Удом ты сорокалетним девам спальню распахни.

 

16 июня 1984 года, Джерси-Сити

 

№ 476

Акростих-элегия на день рождения Осипа Премингера

 

О, Премингер!

Пройдя судьбы коварность –

Рыдай и жалуйся на дней утилитарность.

Еще не поздно что-то предпринять!

Муди их водогладь!

И никогда не смей позабывать

Наш мирный сон в сени синайских недр,

Говна верблюдов пластиковых ведр.

Етит их мать!

Разрублен дивный кедр.

14 сентября 1984 года, Тель-Авив

 

№ 477

* * * (маневры под Бейт-Джубрином)

Судьбой печальною гоним

Для непосредственных страданий,

Попал я в этот милуим,

Чтобы себя готовить к брани.

 

Садятся мухи на плечо

И на конечности иные

Мене от солнца горячо,

Кошмарные тут вижу сны я.

 

Я вижу Малера вдали,

Шагает, каску нахлобучив,

С ним Дранкер с Гаммером в пыли,

За ними Вайс темнее тучи.

 

Несут тяжелый пулемет,

Заряженный большою пулей,

Один из них бежит вперед,

Другой остался в карауле.

 

Они торопятся, спешат

Они к военной рвутся цели

Они судьбу страны вершат

Хотя не пили и не ели.

 

И я не в силах перенесть

Такого жуткого виденья,

Пишу рифмованно в их честь

В честь молодого поколенья.

 

20-21 сентября 1984 года, лагерь Мареша. Лахиш.

 

№478

 * * *

Жара и мухи пыль и скука

Живу я жизнью полевой

Мне на хер вся эта наука

И опыт службы боевой

Я родился для тонкой цели

Писать стихи любить и петь

И чтоб у женской колыбели

О прошлой жизни сожалеть

Но грубый голос командира

В меня вперил орлиный взор

Прямой наводкой из сортира

Бегу я в бронетранспортёр

Враги коварные не дремлют

Они хотят завоевать

Но мы не отдадим им землю

Еби их бога душу мать

Врага поставим на колени

Натужив мускулы спины

Чтоб для любви и наслажденья

Предотвратить удар войны

 

21 сентября 1984 года

Махане Мареша. Лахиш

№ 479

* * *

Судьба меня опять забросила в Шомрон

Где скачут на ослах немирные арабы

Их лица отвратительны как жабы

Они хотят нам нанести урон

Араб араб пошто стремишься к смуте

Тебе природой определено

Ебать козу в семейственном уюте

Пасти овец и нюхать их говно

Араб трудись араб побойся Бога

И покорись еврейскому уму

А если нет – тебя накажут строго

Тебя посадят в мрачную тюрьму

Пройдут года изменится природа

Араб разлюбит нежную козу

Смягчится сионистская порода

И выпустит солёную слезу

И день придёт придёт конец ошибке

И на просторах родины моей

Соединятся в радостной улыбке

Простой феллах и родственный еврей

 

10 декабря 1984 года

Фара. Самария

№ 480

* * *

Над убогим Шомроном висит золотая овца

Светит мирно и тихо сучит обнажёнными ножками

И глаза так печально свисают с простого лица

И волнистые слёзы бегут голубыми дорожками

А на бедной земле где упала небесная шерсть

Ходят овцы иные и мирно растения кушают

И для каждой овцы уже ножик отточенный есть

И огромный мешок переполненный мёртвыми душами

И откуда-то сбоку из тайных пространственных сфер

Там где чья-то безмерная длинная воля расстелена

Смотрит старый Абрам себялюбец и единовер

Смотрит грустно и даже немножко-немножко растерянно

 

11 декабря 1984 года

Фара. Самария

№ 481

 * * *

Противны горы Самарии

И неприятны облака

А мне в ОВИРе говорили

И не пускали дурака

Зачем ломаешь ты карьеру

Мне говорил майор Петрюк

Он сионистскую холеру

Уже тогда поддел на крюк

Ах Боже мой как прав был также

Полковник Борщ из КГБ

Поступок мой назвал продажей

Моей сочувствовал судьбе

А я не верил опьянённый

Меня опутал капитал

Своею щупальцей зловонной

Он сионистов восхвалял

И вот теперь лишённый блага

Стою с ружьём я у ворот

Из облаков стекает влага

Я полон мыслей и забот

Я не желал армейской жизни

Я не желаю воевать

Хочу я жить при коммунизме

И мирно с Колей выпивать

Но всё пропало всё исчезло

Сломалось счастья колесо

И то что было мне полезно

Как дым исчезло и прошло

Но залечу свои я раны

И не поддамся я врагу

Возьму семью и чемоданы

И жить в Америку сбегу

 

13 декабря 1984 года

Фара. Самария

№ 482

* * *

Руки тонки ноги слабы

В животе ужасный страх

Вот ползут ко мне арабы

Держат ножики в зубах

Держат пулю и гранату

Пушку тащут на спине

Как еврею и солдату

Неприятно мне вдвойне

Но во имя идеала

Должен громко я стрелять

Чтоб рука врага устала

Нам невзгоды направлять

Пусть в итоге нападенья

Буду ранен на убой

Чтоб младые поколенья

Жили новою судьбой

 

15 декабря 1984 года

Фара. Самария

№ 483

* * * (Колхоз)

 

1

Мимо нашего колхоза

Неизвестный проходил

Слепил бабу из навоза

Себя на хуй посадил

 

2

У колхоза нашего

Все вокруг украшено

Рабин машет кумачом

Бьет по хую кирпичом

 

3

Целков, Целков

Натворил делов

Тетю Дусю ухватил

Всю пизду изворотил

 

4

На горе стоит Зеленин

Создавая красоту

Вверх бросает он поленья

Хуем ловит на лету

 

5

Как в аптеке на весу

Жизнь человекова

Куперман ебал козу

Она бодалась, мекала

 

6

Не найти чуднее вида

И глупее номера

Хуем сшибли Меламида

Хоронили Комара

 

7

Что за шум, что за гам

Что за суматоха?

Ламму яйца оторвали

Ему стало плохо

 

8

Соков милый и хороший

В академьях ученый

На затылок по уши

Пизда нахлобучена

 

9

Шел серьезный разговор

Кто пизду из бани спер

Чернышев права качал

Хуем по столу стучал

 

10

Бахчинян пошел в музей

Повстречал своих друзей

Хуя с ухом, жопу с брюхом

И пизду без волосей

 

11

Шел Герловин (?) из гостей

Полон разных новостей

Подскользнулся на ходу

Головой попал в пизду

 

12

На ветру висит рогожа

Кони застреножены

Нусберг сесть на них не может

Яйца отморожены

 

15 декабря 1984 года, тюрьма фара, Самария

 

 

№484

* * *

С душой бессмертной данной свыше

И с сердцем преданным людям

Стою с винтовкою на крыше

Подвержен ночи и дождям

Внизу сидят враги свободы

Исчадья тёмных мусульман

Они стремили нам невзгоды

Но мы поставили капкан

Во имя счастья и покоя

На процветающих местах

Своей недрогнущей рукою

В арабов я вселяю страх

Хотя без ласки и сортира

Страдаю в ветренной ночи

Зато для будущего мира

Куем мы счастия ключи

 

17 декабря 1984 года

Фара. Самария

№485

* * *

Вдыхая жизни ароматы

В сопровожденьи нежных тел

Я позабыл про автоматы

Про пулемёты и гранаты

И про военный свой удел

Но вот однажды в день чудесный

Когда в душе растут цветы

Я извещён был почтой местной

И взят из мира красоты

В пакете строгом жёлтой масти

Чтобы нарушить мой покой

Лежала тайной роковой

Повестка в боевые части

И вот теперь во тьме ночной

Сижу в опасном карауле

Быть может враг уж за спиной

И ждёт чтоб я заснул на стуле

Но не могу я задремать

Во мне бурлит большая сила

Пил молоко я с апельсином

И срочно должен я посрать

Терпенью также есть предел

Во тьму ночную прыгнув смело

Я снял штаны и быстро сел

Чтобы свое облегчить тело

Засрал я камни и песок

Но не узнал я – вот обидно

Что враг увидев мой бросок

Бежал позорно и постыдно

Оставив огневую мощь

Он бросил бронетранспортёры

И убежал куда-то в ночь

В свои арабские просторы

Но я вернувшись в пышный бал

И к ароматам нежной жизни

Так никогда и не узнал

О том как честь я спас отчизне

 

23, 24 декабря 1984 года

Фара. Самария

 

 

 

тетрадь № 42

25 декабря 1984 года – 11 марта 1985

 

№486

 * * *

Благословляющая эти горы ладонь Бога

Давно истлела

Прах её смешался с арабской золой

С овечьим помётом с пылью

Её тепловые колебания застыли

И только время от времени

Небесный гром Ф-16

Напоминает нам

Об энергетических феодальных планах Создателя

И тогда

Маленькие зелёные солдатики

Бегут по склонам гор

Громко стреляют

Падают

И их розовые окровавленные души

Поднимаются как воздушные шарики

Улетают навсегда

Навсегда

 

25 декабря 1984 года

Фара. Самария

№ 487

 * * *

Всё погибло безвозвратно

Не вернётся никогда

То что было мне приятно

Всё исчезло без следа

Я пошёл на уговоры

Сионистского врага

И покинул я просторы

Где росла моя нога

Где ступал я безвозмездно

Где дышала вольно грудь

Я покинул путь полезный

И ступил на скользкий путь

В мире злого капитала

Я потерян и забыт

Без культурного накала

Протекает скучный быт

Обнажённые рекламы

Развращают дочерей

И ебущиеся дамы

В освещеньи фонарей

Я не против ласки нежной

Платонической любви

Но разврата я конечно

Не терплю в своей крови

За окном гуляют стаи

Черножопых марокан

Потому и не спроста я

Одинок как таракан

Не от жиру и капризу

Возникает новый план

Я себе достану визу

И уеду в Нью-Зелан

 

25 декабря 1984 года

Фара. Самария

 

№ 488

Из цикла “Наш город”

* * *

Гастроном Пингвин

Гастроном Родничок

Гастроном Огонёк

Гастроном Горизонт

Гастроном Светлячок

Гастроном Восход

Гастроном Золотой Ключик

Гастроном Тайга

           № 489  * * *

Ресторан Сибирь

Ресторан Заря

Ресторан Стрела

Ресторан Восток

Ресторан на вокзале

             * * *

Кафе Ёлочка

Кафе Спутник

Кафе Диэтическое

Кафе Север

Кафе Юность

Кафе Геолог

Кафе Отдых

Кафе Чудесница

Кафе Берёзка

Кафе Мороженое

           № 490   * * *

Банно-прачечный комбинат

Комбинат бытового обслуживания

Ателье головных уборов

             * * *

Ателье мод №1

Ателье мод №2

Ателье мод №3

Ателье мод №4

Ателье мод №5

Ателье мод №6

Ателье Военторга

   

    №491     * * *

Аптека №1

Аптека №2

Аптека №4

Аптека №48

Аптека №90

Магазин Здоровье

          

№492  * * *

Дом художественной самодеятельности

Клуб аккумуляторного завода

Клуб имени Ильича

Клуб водников

Клуб фанерокомбината

Клуб офицеров

Клуб имени Дзержинского

          

№493  * * *

Больница №1

Больница №3

Больница №4

Детская соматическая больница

Поликлиника №1

Поликлиника №3

Филиал поликлиники №5

Родильный дом №1

Родильный дом №2

Родильный дом №3

 

30 января 1985 года

Тель-Авив

 

№494

ВОЗДУШНЫЕ НАРЦИССЫ (из Рони Сомека)

Ночная вода омывает асфальтовых драконов

В темных потоках мерцает предутреннее небо

И в четыре часа мифологические понятия

Сливаются с мифологией тротуаров

 

В этом медленном ритме еще вырвется пламя из пасти

И станет очевидным обоюдоострое предательство улиц

И багровый свет обратится светом бумажных фонариков

И китайские соловьи покинут свои сказки ради вымыслов будущих дней

 

И только между тяжелыми клапанами сердца

(влюбленного в траурные остатки краски

между плоскогорьями ногтей

и подушечками пальцев

почти незнакомой девушки)

Опять, опять расцветет ледяная розовая ночь воздушных нарциссов

5.11.1984, 11.3.1985, Тель-Авив

 

№ 495

Белизна лица (из Рони Сомека)

 

Больничная одежда точна как печать на бутылке лекарства –

Не нагревать – хранить в прохладе – внутрь не принимать –

И кто-то ощущает эту невидимую определенность и ее бесконечную печаль

Напоминающую воздух, которым наполнили колеса грузовых прицепов, везущих

Танки с севера страны на юг –

Что-то невидимое, тяжело несущее белизну лица.

 

5.11.1984, 11.3.1985 года, Тель-Авив

 

№496

Асфальт. Ностальгические стихи. (из Рони Сомека)

 

Асфальт как шов на бедной одежде земли

Как чувство, отделяющее стук каблуков от шороха велосипедов тьмы или босых ног

И ночь – это память о женских ресницах, влажных после купания

Похожих на силуэты ворона.

и поверх заповедного – гром асфальта.

 

5 ноября 1984, 11 марта 1985, Тель-Авив

 

№ 497

Кто застрелил куклу? (из Рони Сомека)

 

По радугам ее глаз я учил движенье речных струй

По округлостям плеч – неожиданные повороты дороги

 

Обожженный земляной ковер лежит под ногами

32-градусный август обволакивает тело

 

Нет, это было так глупо – выстрелить по нежной кукле

И оставить подслащенную синеву неба выдуманной птице

Вечно счастливой и вечно довольной.

 

9 ноября 1984 года, 11 марта 1985 года, Тель-Авив

 

тетрадь № 43

11 марта 1985 года – 26 апреля 1985 года

 

№ 498

 

Дорога на Арад (из Рони Сомека)

 

На дороге, ведущей в Арад, – левантийские овцы,

Словно молочные зубы в сухих челюстях пустыни,

Война продолжается –

Волк, желающий жить в стаде, еще не родился.

9 ноября 1984, 11 марта 1985, Тель-Авив

 

№ 499

Мертвое море (из Рони Сомека)

 

Может быть, оно – круглые буквы

В предсмертном письме пустыни-самоубийцы

Над ним железное небо движется в рабочих сапогах

Эта тяжесть – она даже в слабом вечернем дыхании ветра звучит как труба.

9 ноября 1984, 11 марта 1985 года, Тель-Авив

 

№ 500

№ 501

* * *

Над бедной Самарией круглое голубое прозрачное небо

Словно большой глаз идиота –

И грудные звуки всхлипывания бормотания –

Это многокилометровая душа Господа Бога

Бродит вокруг своей могилы

Читает увядшие ленты –

Равнодушные посвящения проникнутые скорбью –

Горько плачет безвоздушными безмолвными слезами

И вдруг

Опомнившись

Медленно исчезает

За грань до-сотворения-мира

 

17 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 502

 

* * *

Какие были прекрасные времена!

Господь Бог в сверкающей одежде астронавта

Выходил из большой тарелки

Крепко жал руку седобородому Моисею

Хлопал его по плечу

И они разговаривали о том

Какая будет завтра погода –

Неизвестно где похоронен Моисей –

Летают тарелки наполненные мёртвыми телами

Господа Бога –

Эксперимент продолжается

 

17 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 503

* * *

Не хочу я быть матросом

И скользить по лону вод

Вечно думать над вопросом

Что корабль ко дну пойдёт

Не желаю в океане

Находиться там и тут

Рыбки плавают в кармане

Как сказал обериут

Лучше быть артиллеристом

Пушку по суху катить

Или же киноартистом

Монолог произносить

Будь геолог или лётчик

Слесарь Анка-пулемётчик

Врач учёный тракторист

Лекарь пекарь пианист

Ты умрёшь в своей постели

Будешь знать что в самом деле

Дорожил собой всегда

И тебя не погубила

Климатическая сила

И случайная вода

 

19, 20 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 504

* * *

В разбитые окна избушки

Доносится запах мочи

Три бедные злые старушки

Грызут за столом кирпичи

А завтра всё то же и то же

Недоенный плачет баран

Мухаммед на бабу похожий

Под лавкой читает Коран

А мимо еврейские танки

К ливанской идут стороне

Ведёт их вперед после пьянки

Будённый на белом коне

 

20 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 505

 

* * *

Мы в ливанском походе в холодных снегах

Воевали с арабскою силой

И на самых смертельно опасных местах

Появлялся Чапаев красиво

Он стремился вперёд на своём скакуне

Вдохновляя отвагой своею

Уподобился он на Ливанской войне

Человеку герою еврею

И когда проходили мы речку Литань

Когда мы её переплывали

Убегала от нас мусульманская срань

А мы их пополам разрубали

И Василий Иваныч одною рукой

Призывая на брань и невзгоды

На весу и скаку он рукою другой

Полковые держал две колоды

Мы бы взяли заёбанный Богом Бейрут

Где в мечетях муллы завывают

Но мы знали – в Америке нас обосрут

И в Европе говном закидают

И тогда повернули мы наших коней

Злые слёзы в глазах закипали

И товарищ Чапаев герой и еврей

Нас просил чтоб мы не горевали

Только сам наш товарищ Чапаев не мог

Пережить что случилась осечка

И когда мы пришли на родимый порог

Он сгорел и растаял как свечка

Посреди Тель-Авива есть старый погост

Где лежат все отцы сионизма

Там схоронен Чапаев спокоен и прост

Жертва мнения капитализма

Но гремит ежегодно почётный салют

Из почётных и толстых орудий

Про Василий Иваныча песни поют

На еврейском наречии люди

И пока проживает еврейский народ

Свою древнюю родину строя

Не забудет Чапаева славный поход

И геройскую гибель героя

 

20 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 506

 

 * * *

Василь Иваныч Солженицын

Нас поражает простотой

Он по утрам поёт синицей

По вечерам он – козодой

Он доит коз овец баранов

Телят ослят и поросят

И водку пьёт он из стаканов

Пока американцы спят

Когда американцы дрыхнут

И удаляются в постель

Его глаза огнями вспыхнут

И в голове бурлит метель

Он полон планов и теорий

Он человеку друг и брат

Его печалит наше горе

Врагов удачам он не рад

Он пишет стоя ходя едя

И даже лёжа на скаку

Но никогда не пишет сидя

Позорно это казаку

А он казак из гущ народа

Хотя и шашкой не рубал

Но в нём казацкая порода

И он евреев в рот ебал

Евреев в рот ебал он книгой

Бутылкой шапкой сапогом

Арбузом яблоком и фигой

Слезой свистком и молотком

Бежали в ужасе евреи

Рыдая громко на бегу

А он ни капли не добрея

Не говорил им ни гу-гу

Таков товарищ Солженицын

С своей духовной красотой

Принципиальный к разным лицам

И человек совсем простой

 

20 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 507

Басня

 

Однажды Лермонтов

К Кузьминскому пришел

Но дома не нашел –

Натужившись, как мог,

Насрал в сапог.

 

Кузьминский, возвратясь,

В сапог засунул ногу по колено,

Узрев говно,

Воскликнул удивленно

 

• Хоть заебись

Но в свои сани не садись!

20 апреля 1985 года, тюрьма Фара, Самария

 

№ 508

 * * *

В военной засаде лежу я один

Детишкам отец и стране гражданин

Сжимаю гранату держу пулемёт

Слежу за врагами враждебных пород

Они окопались за той высотой

Убить нас является ихней мечтой

Но жизнью своей дорожил я всегда

И кровь в организме моём не вода

Я сделаю всё чтобы меня не убить

И чтоб под плитою могильной не быть

Чтоб детям не плакать чтоб Родина-мать

Не стала о смерти моей горевать

И чтобы моя молодая жена

Меня не лишилась печали полна

Поэтому зорко смотрю я вперёд

Где кроется мерзкий арабский народ

Готов я стрелять и гранату бросать

Туда где сидит мусульманская рать

Хочу я чтоб в панике вражая сила

Пощады скорее у нас попросила

Я их подниму с запылённых колен

Отныне удел их – унынье и плен

А сам – по солдатски суров и красив

Вернусь триумфально в родной Тель-Авив

 

21, 22 апреля 1985 года

Фара. Самария

№ 509

* * *

Однажды в студёную зимнюю пору

Я из лесу вышел был снег гололёд

Себя уподобил Багдадскому вору

И спиздить решил я большой самолёт

Взял тёщу детишек жену и соседку

Послал телеграмму – встречайте лечу –

Но взял КГБ нас к себе на заметку

О прочих препятствиях я промолчу

Детишки рыдали жена раскололась

Друзья по работе кричали – позор! –

И Голда Меир за меня не боролась

За то что чужое имущество спёр

Тяжёлые дни для меня наступили

Хотя на допросе я всё рассказал

Советские люди меня не простили

И с тёщой послали на лесоповал

Я долго страдал и мечтал о Сионе

И снился ночами мне Моше Даян

Печально ходил я по лагерной зоне

Среди угнетённых рабоче-крестьян

Этапы большого пути наступили

Я срок отмотал и с семьёю своей

Покинул страну где в большом изобильи

Страдает от пятого пункта еврей

И вот я вернулся на родину тоже

Сошёл я по трапу под аплодисмент

Смотрю и глазам я не верю – о Боже!

О Боже! Да это же просто Ташкент!

Я горько рыдал на жаре холодея

Жена моя волосы с тела рвала

Соседка меня называла злодеем

А тёща от горя совсем запила

Сперва я пытался бороться за правду

В Сохнуте я сторожа на хуй послал

Но понял что лучше уехать в Канаду

Квартиру я продал и вещи собрал

Теперь мы живём в аккуратном посёлке

Канадцы скажу я невредный народ

Я кушаю сало домашней поселки

Жена украинские песни поёт

 

25,26 апреля 1985 года

Туль-Карем

 

 

Тетрадь 44, с 28 апреля 1985 по 1 июня 1986

 

№ 510

* * *

В Богом проклятом Туль-Кареме

Птицы медленно поют

Сосны млеют в синем мареве

Путь на небо сиз и крут

И заброшен силой блядскою

Непонятною уму

Жизнью я живу солдатскою

Охраняю я тюрьму

За железными решётками

Гулко слышатся шаги

Шарят глазками короткими

Мусульманские враги

Веют ветры центробежные

Розы белые цветут

В темноте арабы нежные

В жопу ближнего ебут

А с тарелки пролетающей

Кто-то маленький как клоп

Всеумеющий и знающий

Смотрит в биотелескоп

 

27, 28 апреля 1985 года

Туль-Карем

№510

 

№ 511

* * *

Я был инженер из Одессы

Жена пианисткой была

Запутали нас сионисты

И вещи жена продала

Мы в Австрии жили и в Риме

В итоге же как ни верти

В Америке нас приземлили

Этапы большого пути

Нам деньги давали толстовцы

И религиозный еврей

На родине новой хотели

Устроиться мы поскорей

Но тут начались неудобства

Я против расизма но всё-ж

Нью-Йорк неожиданно как-то

И даже весьма чернокож

И был нам совсем непривычен

К числу дополнительных бед

За стенкой с большою семьёю

Пуэрториканец сосед

Сперва я работал таксистом

Хозяин мой был крокодил

Но счастие мне улыбнулось

С женой магазин я открыл

Теперь ничего мне не надо

Я счастлив доволен и тих

Имеем мы собственный бизнес

Хватает с женой на двоих

И лишь иногда я в постели

Шепчу благодарно во сне

Спасибо друзья сионисты

Вы жизнь исправили мне

 

28 апреля 1985 года

Туль-Карем

№511

 

№ 512

 

 * * *

Художник Шейнес жил в Москве

И рисовал пером

Бродили мысли в голове

Наполнены добром

Хотел помочь себе он жить

Хотел помочь жене

Решил он вызов получить

И позвонил он мне

Я по инстанциям скакал

Трудился я как вол

Сохнуту грозно угрожал

Чтоб сети он не плел

И вот однажды среди дел

Мне сообщили вдруг

Что Шейнес в Вену улетел

Преодолев испуг

Мы были счастливы – жена

На рынок понеслась

Купила лучшего вина

Продуктом запаслась

Я в министерства побежал

И в Кнессет я звонил

И снова грозно угрожал

И нежно я просил

Мне обещали что когда

Прибудет Шейнес в Лод

Его без всякого труда

Бейт Мильман заберёт

Что сын его жена и брат

Не будут горевать

Что не загонят их в Арад

Песок и пыль вдыхать

И успокоен и счастлив

Я лёг на свой диван

И был я весел и игрив

И ожиданьем пьян

Я ждал неделю две и три

И прогонял я сон

И от заката до зари

Смотрел на телефон

Но Шейнес начисто пропал

И след его простыл –

Так европейский капитал

Еврея погубил

 

28 апреля 1985 года

Туль-Карем

№512

 

№ 513

 * * *

На кровати двухэтажной

Сняв рубаху и штаны

Я лежу солдат отважный

Отдыхаю от войны

Мы закончили в Ливане

Все военные труды

Разбежались мусульмане

В огороды и сады

Я лежу и жду приказа

Я хочу к себе домой

В этом месяце ни разу

Не видался я с женой

Может быть в порыве неги

Одинокая жена

Невоенному коллеге

В Тель-Авиве отдана

Трудно женщине красивой

На постели прозябать

И неистовою силой

Её кто-то может взять

Если видеть через призму

Изменения жены

То не надо сионизму

И не надо мне войны

Я отдам Ливан задаром

Иудею и Голан

Хоть арабам хоть татарам

Хоть гибридам обезьян

 

29 апреля 1985 года

Туль-Карем

 

№ 514

 * * *

Сладкий запах говна

Плывет над тюрьмой –

В тесных камерах сидят борцы за национальную независимость

У каждого

Торчит изо рта жёлтый клык

И ядовитая слюна стекает на подбородок

А в карцере

Журналист из арабской газеты Аль-Кус

У него на лбу большая шишка

Из которой

Через месяц покажется первый зуб

Чтобы бодать врага

У ворот сидит солдат с чёрным ружьём

Слушает арабские мелодии

Пьёт арабскую кока-колу

Ест арабскую питу

Его маленькие глазки лениво смотрят на солнце –

Чтоб ему лопнуть

Проклятому оккупанту!

 

11 мая 1985 года

Туль-Карем

 

№515

 

* * *

(с палестинского)

Над оккупированной территорией

Тишина и спокойствие

Спят феллахи и торговцы спят усталые ремесленники

Спят ослы верблюды мухи

Спят птицы деревья травы

Спят кошки

Спят собаки

И тогда из военных ворот

Тихо выходит вооружённый отряд

Проходит по ночным улицам

Глаза из-под касок горят синим огнём

На руках длинные острые когти –

Первый – держит бело-голубой флаг

У последнего – большая миска для сбора крови

Жертвы сионизма ещё спокойно дышат

В своих постелях

Ещё не знают что это их последняя ночь

 

11 мая 1985 года

Тупь-Карем

 

№516

 

 * * *

(с палестинского)

Вот стучат сапоги сионистского врага –

Он идёт по нашей святой Палестине –

Рога во лбу

На хвосте ядовитый шип –

Беременным женщинам вспарывает животы

Молодым девушкам отрезает груди

Сжигает дома и арабских детей бросает в огонь –

Встань феллах – оставь свои огороды!

Торговец – оставь магазин!

Студент – оставь книги по арифметике!

Дружно наточим ножи –

В ночной темноте

Коли его в спину в печень в сердце в глаза в шею в живот

Режь его на кусочки –

Бросай собакам –

Погрузи свои руки в его тёплую кровь –

Снова и снова

Поворачивай острый нож

В его внутренностях –

Глубже глубже –

О Боже!

Наконец-то я познал тебя – любовь!

 

11 мая 1985 года

Туль-Карем

 

№ 517

28-29 сентября 1985 года

Тель-Авив

 

№518

3 ноября 1985 года

Тель-Авив

 

№519

3 ноября 1985 года

Тель-Авив

 

№ 520

11 декабря 1985 года

Тель-Авив

 

№521

1 июня 1986 года, Эли Биньямин, армия

 

№ 522

1 июня 1986 года, Эли Бньямин, армия

 

Тетрадь 45, с 9 июля 1986 года по 17 февраля 1988 года

 

№ 523

 

МИХАИЛУ ГЕНДЕЛЕВУ

 

Судьбы капризы в самом деле

Я затрудняюсь описать

Но тем не менее в отеле

Я нахожу себя в постели

А рядом – еб их душу мать!

 

Надвинув шляпу элегантно

Иду в бассейн я поутру

Там все приватно и вакантно

И флаги вьются по ветру

 

В моей душе играют гаммы

Вода бурлит как болеро

И видят девушки и дамы

Мое усталое бедро

 

Потом я баре полутемном

Небрежно бросив – виски уан!

Пишу стихи движеньем томным

Слегка брезглив немного пьян

 

И верен правилам бонтону

Не залупаясь и виня

Я позвоню по телефону

Той что не поняла меня

 

Пускай она благоговея

Пускай прочувствует навек

Какой поэт потерян ею

Какой потерян человек.

 

          9 июля 1986 г.

                        Тверия

 

 

№524

Акростих Озерникову на свадьбу

 

“Асир-ционом был ты долго,

За нашу родину страдал,

Еврейский зуб свой клал на полку,

Разумно, экономно клал.

Но вот пришли года другие

И зуб ты свой сюда привез –

Конечно, женщины нагие

Опять встревожили вопрос.

Всегда ты был судьбе покорен –

И после множества женитьб

Разумно Ритой успокое

Избег других нагих ловитв.

Теперь у вас все шито-крыто –

Озерников и маргарита.

 

19 февраля 1987 года, Нетания

 

№525

Лоре на день рождения

 

Дора-дора-помидора,

Мы в саду поймали вора,

Стали думать и гадать,

Как нам Лору наказать –

 

Мы связали руки-ноги

И пустили по дороге,

Лора шла-шла-шла

И корзиночку нашла.

 

В этой маленькой корзинке

Все, что надо для пизды:

Ленты, кружева, ботинки,

И гандоны, и цветы.

 

Негритенок с длинным хуем,

Поросенок – в жопе хрен –

Хрен был кем-то выкорчуен,

Хуй болтался до колен.

 

Тут начался дивный праздник,

Собирались все друзья,

Гости пели и плясали,

Веселились донельзя.

Гришу чем-то обоссали,

Осю чем-то облевали,

Борю просто обосрали,

Вечер очень удался.

 

Что за прелесть эта Лора,

А казалась, еб их мать,

Просто мы поймали вора

И решили наказать.

 

3 июля 1987 года, Тель-Авив

 

№526

На Георга Морделя

(в античном стиле)

 

Порнороманы он пишет и пашет, как трактор,

Громко смеются над ним в литературных кругах,

В Кнессет пытался пробраться, но тихо зачах,

Только в бульварном Кругу он еще главный редактор.

 

17 июля 1987, Тель-авив

 

№527

Реминисценсии (Стансы)

 

У кошки есть звезда,

У птички есть пизда,

Как больно было сердцу молодому

Когда я покидал родимого гнезда

И пух, и перья, и солому.

 

Благоухают розы от стыда,

И стынут на ветру плакучие березы,

Роняет лес багряный свой убор –

Поэт –

В чужом глазу ты замечаешь слезы,

В своем не чувствуешь застрявший там топор.

 

15 октября 1987 года, Дюссельдорф

 

№ 528

Жучий рай

Этой ночью я погрузился в неожиданный сон,

Смысла которого не могу разгадать до сих пор –

 

Среди белого тель-авивского дня

Раздался трубный звук, сверху, с безоблачного неба –

Замерли автобусы, велосипедисты, люди,

Замерли собаки, птицы, деревья,

Замер ветер с моря –

 

Черные жуки в черных шляпах, черных пиджаках,

Шелестящими колоннами заполнили улицы –

Черные насекомые в человеческий рост –

Они громоздились друг на друга,

Они катились подобно медленному наводнению,

И вот уже Алленби и Бен Иуда, Дизенгоф, Ибн Гвироль, Арлозоров и Жаботинский – переполнены до краев…

Черные жуки черными челюстями грызут дома –

Рушат кинотеатры, библиотеки, стадионы и музеи,

Поджигают автобусные станции –

 

Черный многопалый отряд

Растекается по кладбищу в Холоне,

Вытаскивает мертвецов из могил,

Пожирает смрадный тлен тьмой хитиновых пастей –

 

А тут – хватают людей,

Открывают черепа, и мозг заливают черной смолой –

 

Обрывки книг все плотнее покрывают землю,

Смешиваясь с черными испражнениями переевших насекомых –

 

Под натиском черных тел падает телевизионная башня –

Последние радио-слова премьер-министра: “Да здравствует жучий рай!”

19 декабря 1987 года, Тель-Авив

 

№529

* * *

Откроется дверь –

Войдёт их говённый Сайта Клаус

И скажет –

– Гробман с этого дня ты распределяешь нобелевские премии –

Я стяну с себя засаленный лапсердак

Надену рубашку галстук чёрную пару

Пойду сяду в кресло из чёрного дерева инкрустированное шведской слоновой костью

И начну быстро по алфавиту пока не прогнали…

О Хуннади Айги!

На щите русской поэзии ты сидишь в окружении Кручёныха

Ты вернул свою Золотую Орду

К стенам Москвы –

Получи 340 тысяч долларов!

Стась Красовицкий!

Сними на секунду свою поповскую ризу –

Ты наш любимый Гоголь шестидесятых

Стихотворец – расстрига

Смиренно протяни руку –

Я вкладываю в неё 340 тысяч долларов!

Сева Некрасов!

Легкокрылый велосипедист в будущее –

Слава твоя достигла ушей Иерусалима

Приди, окружённый учениками –

Эти 340 тысяч долларов – для тебя мой друг!

Генрих Сапгир!

Оставь бутылку

Голой ногой оттолкни девушку найденную у Курского вокзала

Ты слышишь – поют трубы в твою честь

Ангелы бормочут твоё имя

Зефиры шепчут твои стихи –

Возьми 340 тысяч долларов!

Игорь Холин!

Лучший из лучших

Тень Евгения Кропивницкого осеняет тебя лавровым венком

Неутомимый пловец –

Волны забвения никогда не сомкнутся над твоей головой –

Положи эти 340 тысяч долларов в свой внутренний карман!

Я закрываю своё первое заседание

С сознанием исполненного долга развязываю галстук

Надеваю лапсердак

Тихо иду в районную синагогу по зимним улицам Тель-Авива

Субтропические цветы овевают меня нежными ароматами

Райская птица садится на моё плечо

 

28 декабря 1987 года

Тель-Авив

 

№ 530

* * *

Несмотря на старость и болезни

Снова я с винтовкою в строю –

Чтобы быть для родины полезней

Влился я в военную струю

Злостные арабы посягают

На любовь и дружбу и уют

Им другие страны помогают

И клеймо на нас они кладут

В мусульманах ненависть пылает

Но боятся сделать свой укус

И они отсталых натравляют

Будь то негр узбек или индус

И в связи с таким печальным планом

Этих слаборазвитых затей

На посту военным истуканом

Я стою воюющий еврей

И мечтаю – день придёт когда-то

И в каком-то будущем году

Повстречаю негра я как брата

А араб провалится в пизду

 

10 февраля 1988 года

Махане Бейт Джубрин

 

№ 531

 * * *

На поле боя лежит солдат –

Тёмный кусок железа с рваными краями ударил его по животу

Тёмный кусок железа весом в 300 грамм не более

Расплескал живот как бадью с помоями –

Всё что раньше ёкало болело иногда давало о себе знать

Теперь уже никогда не заговорит на смутном языке тела –

Немного пара от остывающей крови – вот и всё –

Даже отлетающая душа

Не оглядывается

На место своего прежнего обитания

 

10 февраля 1988 года

Махане Бейт Джубрин

 

№532

* * *

Утром иду охотиться на людей –

В руках у меня винтовка М-16 – карманы полны патронов

Город так свеж так чист после ночного дождя

Вот на третьем этаже муниципального здания

чиновник открыл окно – смотрит на улицу

Моя пуля так мягко входит в его тело –

Оно повисает на подоконнике руками вниз

Молодая женщина несёт ребёнка на груди – агу агу!

Коляску толкает перед собой –

Одной пули хватило для обоих

Пожилая женщина идёт с кошёлкой –

Капуста помидоры зелёный лук –

Моя пуля заставляет её охнуть

Но это её последнее – ох! – на земле

Велосипедиста я снимаю не целясь на ходу –

Как смешно он заваливается на обочину

Хватает воздух ртом и застывает

Две девочки рассматривают витрину –

Я посылаю в них две параллельные пули –

Слышу весёлый звон осыпающегося стекла

Безногий калека просит милостыню

И он её получает от меня –

Лучшую милостыню на свете –

Теперь он спокоен и навсегда удовлетворён

Мужчина выходит из конторы –

Чёрный чемоданчик на уровне колен –

Шутки ради я стреляю сперва по чемоданчику

А потом между двух глаз умерших ещё до того как пуля коснулась лба

На сегодня хватит –

Вешаю винтовку на плечо и тихо напевая

Медленно бреду домой

 

10 февраля 1988 года

Махане Бейт Джубрин

 

№ 533

* * *

Опять взбунтовались арабы

Лопочут бранятся бегут

Евреям не жарят кебабы

И кофия не подают

Противный народ – мусульмане

Особенно в душный хамсин

Когда не приносят в стакане

Целительный сок апельсин

Арабы бегут по дорогам

И крик поднимают и пыль –

А где-то в молчании строгом

Суровый стоит Израиль

И ждёт он привыкший к победам

Когда же любимцы Аллы

Когда Ибрагим с Мухамедом

В итоге накроют столы

Но нету и нету ответа

Нет кофия нету еды –

Ебать его в рот Магомета

Он нас доведёт до беды

И вот развернулись тачанки

Стреляет солдат на бегу

Летят самолёты и танки

Вернуть для народа слугу

Арабы забили тревогу

Арабы поджали хвосты

Молясь мусульманскому богу

Они побежали в кусты

Оттуда потом поскорее

Вернулись к рабочим местам –

И снова пируют евреи

И кофе подносят устам

 

11 февраля 1988 года

Махане Бейт Джубрин

 

№ 534

На Бориса Камянова (К выходу книжки “Перлы”)

 

От Потомака и до Конотопа

Все ищут перлы,

Моря изнутри –

 

И лишь Камянов тащит перл из жопы

Поперемешку с перлом из ноздри.

 

17 февраля 1988 года, Тель-Авив

 

46-я тетрадь

18 февраля 1988 года – 16 апреля 1990 года

 

№ 535

 

На Ефрема Бауха

 

Е. Баух сексуально озабочен

И детородный член его надрочен

 

Но вот беда – у музы как ни просит

Она его на дух не переносит.

 

18 февраля 1988 года, Тель-Авив

 

№ 536

 

 * * *

Обожаю экстремистов всех сортов и пород –

Бледную недоёбанную девочку немецкого происхождения

с Калашниковым в руках –

О этот танцующий в ладонях Калашников –

О наслаждение там внизу в потных трусиках от Каухофа –

Влажное пятно во имя грядущей революции

Обожаю стареющего онаниста

Обожаю его мелкие пальчики с обкусанными ногтями –

Как красиво как уверенно они душат

какого-нибудь чемберленистого Альдо Моро

Как элегантно они просовывают ножик между рёбрами –

туда в глубину в потёмки чужого тела

Обожаю бесстрашного руководителя группы –

Медленно вращается его спина вокруг собственной оси

под тихим светом тюремной лампочки

Дорогой хребет! что случилось с твоими верхними позвонками?

Обожаю породистые ноздри прозрачные глаза лёгкий румянец

мягкую улыбку при звуке взрыва на железной дороге –

Трупный пар поднимается к небу

К студенческому небу тотальной справедливости и тотальной любви

Обожаю сутенёрские усики палестинского борца за независимость

Обожаю розовую арабскую жопку его младшего товарища по борьбе

О это слияние тел белых как мука Юнеско в лагерях Газы

Нет конца моим обожаниям и нет начала

В этом чудном мире

Созданном Господом Богом

По своему образу и подобию

 

10 марта, 24 июля 1988 года

Тель-Авив

 

№537

 

* * *

Ты помнишь Абраша дороги военные

И наш боевой батальон –

Как шли нам навстречу арабские пленные

Понесшие сильный урон

Ливанские звёзды стояли над пальмами

Собаки брехали вдали –

Мы в наших тачанках с сиденьями спальными

Летели в дыму и пыли

Мы сзади оставили избы еврейские

Ослов запряжённых в плуги –

Визжа и крича мусульманские мерзкие

От нас убегали враги

Мы гнали ислам аргументами вескими

Чтоб больше на нас он не лез

Ни знамя пророка ни ружья советские

Не сделали им перевес

И мы растоптали их гнёзда осиные

Их логова стёрли мы впрах

И белое знамя с полосками синими

Внесли в Тель-Авив на рысях

 

7, 11 февраля 1989 года

Тель-Авив

 

№ 538

 

* * *

У них началась перестройка

Им мало для радости надо –

Но мы не отстали и бойко

Проходит у нас интифада

Они выражаются гласно

Но нет у них мяса и водки

У нас же растут ежечасно

Коровы хлеба и селёдки

У них нехватает закуски

У нас – поедайте хоть жопой

У них там усушки утруски

У нас же контакты с Европой

У них озверение справа

У нас охуение слева

У них чернобыльные травы

У нас сионизма посевы

 

11, 23 февраля 1989 года

Тель-Авив

 

№ 539

 

 * * *

Я саудовской оравы

Вылетал бомбить поля –

Солнце слева – море справа

Подо мной лежит земля

Трактора в песке рокочут

Поднимают борозду –

Парни девушек щекочут

И хватают за пизду

Мирный труд простых феллахов

Нарушает мой покой

Я хочу нагнать им страхов

Своей силой роковой

Уложивши бомбы ладно

Взмыл я соколом стальным

Чтобы было неповадно

Мусульманам остальным

Вот лежат они вразмашку

Трактор факелом горит –

Мухамедка на Фатьмашку

Уж не лезет паразит

Так во славу сионизма

Их я кончил не спеша

Верный друг капитализма

И наёмник США

 

23 февраля, 3 июля 1989 года

Тель-Авив

 

№540

 

 * * *

Я сионист и я горжуся

Незримой вредностью своей –

Уже давно владею Русью

Как франк-массон и как еврей

Везде где пахнет русским духом

Я тайно властвую над ним –

Прислушиваюсь чутким ухом

Талмудом вскормлен и храним

Моих невидимых агентов

Полна вся русская земля

И много есть моих процентов

От КГБ и до Кремля

Когда советские солдаты

Вошли в глухой Афганистан

Шла тель-авивская зарплата

За избиенье мусульман

Когда под вечными крестами

Сам Горбачёв несёт призыв

То говорит его устами

Всемирный город Тель-Авив

И я лелею цель простую

В своей курчавой голове

Звезду еврейскую святую

Повесить в Каменной Москве

 

11 сентября 1989 года

Тель-Авив

 

№541

 * * *

Араб вонючий как подмышка

Бежит с ножом наперевес –

Я собразил – сейчас мне крышка

И под кровать свою залез

Лежу я тихо – пыль глотаю

И жду когда пройдёт террор

И с тихим ужасом мечтаю

Перенести такой позор

Я уезжал из Кишинёва

Наполнен грустью и тоской

Но я не ожидал что снова

Ислам надроченный Москвой

Меня настигнет так сурово

Куда ни глянь – везде беда

Везде страданья и тревоги

Не знаю как унесть мне ноги

В какие страны города

Жена наполни чемоданы –

Чего стоишь как истукан –

Я поищу на карте страны

Без молдаван и мусульман

 

1, 3 ноября 1989 года

Тель-Авив

 

№ 542

 

Жалобы Свиссы

 

Хазирим ашкеназим

Леитпатиах ло нотним

Ло нотним

 

Хем тафсу коль мекомот

Мекомот

Плачет, жалуется весь народ

Весь народ

 

Университа тфуса –

Вся тфуса

Стоят дыбом волоса

 

Нет профессоров с Марокко

А ашкеназим-то скока

Все профессора

Резать, резать их пора

 

Приезжают издаля

От московского Кремля

Получают все хинам бля

 

Мы живем тут столько лет

Нихуя у нас тут нет –

А приедет ашкеназ

Получает все за раз.

 

Едет он в автомбиле

Получает он диру –

А про нас совсем забыли,

Сука буду, если вру.

 

Хазирим ашкеназим

Вытесняют всех парсим

Вытесняют романим

Поланим и тайманим.

Вытесняют всех подряд

С ними справишься навряд.

 

Я уже кричу атас

У меня тоже мама – ашкеназ.

 

3 ноября 1989 года, Тель-Авив

 

№ 543

 

* * *

Интифада интифада

Мы тебе совсем не рады

Ты возникла словно пень

И звенишь ты целый день

Там где солнышко сияет

И кузнечики поют

Интифада интифада

Ты разрушила уют

Перестань журчать противно

Тенькать пенькать и пищать

Перестань не позитивно

Наши мысли раздражать

Мы желаем наслаждаться

Без напрасной суеты

И друг другу улыбаться

В мире неги и мечты

Интифада дорогая

Исчезай куда-нибудь

И свои простые звуки

Захвати не позабудь

 

5, 6 января 1990 года

Тель-Авив

 

№ 544

 * * *

Хорошо мечтать о славе

Сидя в тёплом уголке –

Не участвовать в облаве

Пистолет держа в руке

Хорошо перед обедом

Выпить рюмочку вина

Не бежать за Мухамедом

Без достаточного сна

Но проклятые арабы

Не дают спокойно жить –

Не успел я на минуточку

Оружье отложить

Подошли к верблюду с заду

Подобрались между ног

Надрочили интифаду

Кто как мог и кто не мог

Весь народ арабский дрочит

Руки-ноги калачом –

Каждый дрочит как он хочет

Только я тут не причём

Я хочу спасти верблюда –

Я стреляю в облака –

Буду я стрелять покуда

Не затекёт моя рука

И меня не сменят дурака

 

10 января 1990 года

Тель-Авив

 

№545

* * *

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь

И вот мы Золотую Ногу

Благословляем в дальний путь

 

Времен серебряных остатки

Прошли как утренний туман

Удары коллективной пятки

Зеленые уж топчут грядки

Где огородничал Коран

 

Придя от берегов Европы

В поля израильской земли

Мы не позволим, чтоб укропы

Тут мусульманские росли

 

Мы запыленные котомки

Снимаем с утомленных плеч

Хазаров гордые потомки

Ашкеназийские сиречь

 

Трепещь, восток – судьбы суровой

Теперь тебе не обойти

Своею северною мовой

Затопим все твои пути

 

И след оставим мы навечно

В пустыне левантийской зги

Волнующе шестиконечной

И золотой своей ноги.

 

27 февраля 1990 года, Тель-Авив

 

№546

* * *

 

16 апреля 1990 года, Тель-Авив